Только он вошел в комнату, как тут же едва не выпрыгнул обратно спиной вперед. Манекены. Их было штук шесть, в шахматном порядке расставленных в вертикальных шкафах просторной комнаты. Он старался не смотреть на них прямо, ловил краем глаза, расфокусируя зрение или сосредотачивая взгляд на невинных деталях.
Музейность зала отчасти успокаивала. Никаких стопок из кож здесь не было – все очень эстетично и аккуратно. Так же согревал и призывал к тишине мягкий свет, кололи глаза отблески стекол витрин, резонирующих от шага. Кроме вертикальных шкафов по центру, периметр комнаты обрисовывали горизонтальные застекленные столы, как в энтомологическом музее. Большинство из них пустовали; на некоторых в уголках белели прямоугольники с описанием. Все бы ничего, но именно от этих благообразности и цивилизованности бросало в дрожь. Слишком нездоровой была эта экспозиция, ненормальной.
Юра нерешительно подошел к первой витрине. Та оказалась пуста и он продвинулся на пару шагов к заклейменной прямоугольником с текстом. На ней лежал пожухлый измятый лист кожи. С него смотрело изящное женское лицо с поднятым забралом маски-черепа. Вздернутый носик, благородные манящие черты лица и зловеще нависший над всем этим пустоглазый череп. Ее волосы разлетались перьями, обрамляя лицо и делая границу татуировки неровной, свободной. Вглядываясь в живые глаза и точность линий, Юра на секунду забыл, на что именно смотрит. Осознав – вздрогнул.
Он переходил от витрины к витрине, каждый раз отшатываясь, но мгновением позже вновь приближаясь. Некоторые татуировки захватывали своей выдумкой и изяществом исполнения, и он едва не прижимался к стеклу, чтобы рассмотреть получше. Он не читал сопроводительных листков. Не мог. Точное знание, имя того, кто носил рисунок при жизни, – прочитав такое, Юра бы не выдержал и стошнил… или сбежал.
Наконец, он решился осмотреть манекены. В центре зала стоял законченный. Настоящий кожаный костюм – от макушки до пальцев на ногах – весь был покрыт рисунками и надписями. Нити швов соединяли кожу так ловко и аккуратно, что выглядел костюм содранным с одного человека. Только едва заметные полоски «чистой кожи» на швах выдавали разобщенность, отдельность большинства кусков. Грудь, спина и голова определенно принадлежали кому-то одному. Юра представил себе освежеванное тело, как в кабинете физиотерапевта – красно-белое, разлинованное канатиками мышц и сухожилий, с живыми смотрящими прямо на тебя глазами, и едва не потерял сознание.
– Ты в порядке? – спросил Ангел. Юра обернулся и хотел ответить что-то патетичное и честное, но лицо Ангела выражало только насмешливое самодовольство, и Юра молча кивнул.
Юра вглядывался в рисунки, и в нем росло неясное беспокойство. Сперва, он не обратил на это внимания – слишком уж разнообразную палитру эмоций вызывала экспозиция. Но чем дальше, тем увереннее беспокойство