и в зрачок её вставляешь,
и сужаешь, как слезу.
«Испаряются птицы, слетая на свет…»
Испаряются птицы, слетая на свет
круговой, как берёза стоящая в боге —
что, вполне вероятно, получили ответ,
чтоб оставить его на холодном пороге —
и, распавшийся пот раскрутив на груди
рахитичной своей, потому что пернатой,
их фотоны и волны летят впереди
их теней, через снег обернувшись – как атом,
когда падают птицы в своей полутьме
(подзаборной, фонарной) из ада и рая —
и, столкнувшись, разносят хлопки по стране
на окраинах слов и их скрипа сгорая.
Ты возьмёшь себе выдох промокший до слёз
древесины разбухшей от синичьего сока
и окажется мир незнакомым, как плоть,
из которой плывёшь, как большая сорока.
Остров
Андрею Таврову
Обмелели холмы или мельницы их
свет занёс по окружность зрачков лошадиных —
и лежит в земном мясе, один на троих
холм врастающий в небо на пчёлах недлинных,
и свободно вращаются в нём жернова,
холм крошится в муку, что поднимется к верху
и мерцает, как речи живой голова,
и кроится тоской лошадиной по бегу,
он плывёт, как плоды в животах у реки,
что откроются медленней женщин, не сразу,
потому что глубины его высоки,
да и он уподоблен туннелю и лазу
в этих водах, чьи слайды ложатся к земле
и снимают, как Бога, свои опечатки
что оставлены ими на всяком угле
заштрихованным светом – человечьим и шатким.
Вот и трое растут плоскодонкой-звездой,
именуя своё за трещоткою птичьей,
что уносит не холм коготками в гнездо —
только лошадь и звук от неё неотличный,
а звезда в тёплой птице механизмом шуршит —
то клокочет, то квохчет, то камнем бежит,
кровь тачает, лежит, выцветая
в молоке, что вершится, как амен.
Холм скворчит на ложбине случайной её —
и целует её жеребёнка, как Бог
в лоб и в темень, в прозрачные лица,
что текут изо лба кобылицы.
Ключ
Заводи разговоры со мною, как ключ
ощущая дыхания пот, перекличку
с крайним ангелом, что был засеян тобой
в моей плоти песчаной, в эту кислую дичку.
Поверни этот ключ, эту тень на стене,
что скорее болезнь или дверь в переходе,
или свет на запутанной, как бороде,
насекомейшей речи, что в кожаном ходит
этом самом мешке, что несу на себе,
в месте вязком, как речка из мокрого детства,
когда девочка рядом на глине стоит —
и торопится воздух пред нею раздеться.
Заскрипит во мне ключ и вскипят зеркала
и пейзаж разобьется