– Пончо, ты не на детском празднике и не среди диких поселян проповедуешь… Здесь не нужно «мани заколачивать» – так, кажется, у вас выражаются? – вернул пофигиста к реальности Рамон.
– Ах да, пардону просим… Всё началось ещё с предыдущего Наместника, Парвиза Ал-Каззаба – да икается ему на том свете не чаще трех раз в неделю! Ийткулак был молод и хорош собой, одевался в «Каракалле», изящно перехватывал волосы ремешком из кожи карликового ягуарунди, и Наместник – да не прогоркнет масло его духа в бочонках вечности! – не только благоволил талантливому финансёру, но и доверял ему важнейшее государственное дело – Выборы Адмирабля…
– Они, что, были любовниками? – не утерпел Лактанций.
– Как ты можешь! – возмутился Пончо. – Я этого не говорил! А вот Омендант Пустого Дворца – тот же, что и сейчас, Муса Бецалель! – почему-то очень невзлюбил Ийткулака и призывал в свидетели самого Святого Пластрона, у статуи которого при виде финансёра каждый раз якобы темнело в глазах!
– Как это? – в один голос изумились Рамон с Лактанцием.
– Ну вы же видели: троерукая статуя, назидая, указывает одной рукой на дворец, а ещё две держат пальцы веером, и на них – перстни с настоящими алмазами, рубинами и сапфирами! Если долго смотреть игру камней на солнце, точно в глазах потемнеет – так Муса Бецалель утверждал, что не раз видел из окна, как Ийткулак часами любуется этой игрой! Но если у него не темнело в глазах, то у кого же темнело? Их там только двое – он и Святой Пластрон!
– То есть, поскольку неотъемлемое нельзя отъять и уничтожить, а можно лишь перебросить, отзеркалить, – первым догадался Рамон, воспитанный на Орденской Нелинейной Контраре4, – стало быть, мучилась статуя?
– Именно! Омендант жаловался, что Ийткулак доводит Пластрона до полной слепоты, чтобы окончательно затмить не только очи Наместника – да не загнутся его божественные ресницы сверх положенного! – но и Око Омира – Ареопаг! Омендант клялся, что с недавних пор окна Пустого Дворца стали хуже воздавать хвалу солнечным лучам, как-то потускнели, что Дворец тоже слепнет! И пророчил великие бедствия!
– Может, он просто экономил на стекломоях? – трезво размыслил Рамон. Ответом ему был укоризненный взгляд Пончо:
– Вы там, в своем Ордене, совсем нюх потеряли! Омир чуть не погиб, а ты каких-то стекломоев в рассказ суешь! Если бы не прелестная дочка Оменданта, может, мы бы сейчас тут и не разговаривали!
– А, Бенциана… А она здесь причем? – спросил Лактанций небрежно, словно знал её с пеленок.
Рамону вдруг стало невыразимо досадно, что он так размечтался тогда, в библиотеке…