– Ты не смотрела, когда рисовала, – отмечаю я.
– Я смотрела раньше, – Тана робко улыбается и добавляет с гордостью: – У меня очень хорошая зрительная память, – она зажмуривается. – У вас на куртке пять пуговиц из серебряной филиграни, залитой перламутром, шнуровка на рукавах из крученого черного шнура, шейный платок заткан ирисами, блестящими черными, на матовом черном фоне. И еще у вас родинка на шее прямо над платком, чуть ниже адамова яблока.
– Вот, – киваю я и провожу пальцами по ее шее от подбородка вниз. – Отсутствие его тебя и выдает. На нежной юношеской шее, может быть, и не бросается в глаза, но позже у тебя могут возникнуть трудности, если ты собираешься и впредь быть художником. Повязывай хотя бы шарф.
Тана нервно сглатывает от прикосновения и хочет отодвинуться, но я удерживаю ее за плечо.
– Ну, что же, Гаэтано Дзолла, я тебя нанимаю. Эта работа не прославит тебя, так как о ней нужно молчать изо всех сил, если хочешь жить. Но ты будешь учиться дальше. Не в Ромии. Маэстро Ливио – посредственный мазила. Ты поедешь в Децию, к Бенвенуто Донни.
– К Бенвенуто? О, синьор!
Глаза художницы восторженно вспыхивают, она делает движение, явно собираясь броситься мне на шею. Слишком привыкла быть мальчиком. Я выставляю вперед ладонь, отодвигая ее от себя, она спохватывается и неловко мнется, поправляя растрепанные волосы. Мальчик из нее милый, но девушка все-таки лучше.
– Но не вздумай проговориться, – добавляю я с нажимом в голосе. – Ни обо мне, ни о том, кто ты.
– Я уже год у маэстро Чезаре, никто не заподозрил, – горячо уверяет Тана, оглядывается на мой почетный караул и указывает на кинжал одного из гвардейцев. – Можно?
Получив от солдата кинжал, она скручивает волосы жгутом, перепиливает этот жгут, как корабельный канат, и торжественно вручает мне. Оставшиеся короткие локоны, освободившись от тяжести, свиваются в пепельные кудряшки вокруг лица. Это зрелище помимо воли вызывает у меня улыбку. Я прикасаюсь к щеке девушки, горячей и гладкой.
– Так-то лучше, художник, – говорю я, и она радостно улыбается.
Глава 3
Давиде Френи.
Колокола городских соборов и церквей отзвонили об окончании вечерней службы. Прихожане храма Четырех Валькирий степенной толпой вышли из двухстворчатых дверей и смешались с людьми на площади. И вот я сижу на освободившихся ступеньках храмовой лестницы со своим блокнотом и парой разноцветных карандашей.
Я, как обычно, занят тем, что делаю беглые зарисовки прохожих, заинтересовавших меня фигур и поз, но, на самом деле, мои мысли далеко. Я только что из укромной комнаты в «Фазане и павлине», где снова разговаривал с маэстро Карбони. Оттавио перечислил работы Моро, выполненные им по заказу князя Карло де Пальмарозы. За десять лет жизни художника при дворе правителя Деции их насчитывается немало. Мне предстоит проверить