– Чьи? – недоумевая, спросил Женька.
– Пойдем на лавочку за сапожной будкой сядем. Нас там из окна не видно, и я тебе все расскажу.
Внимательно выслушав, Женька напряженно замолчал, и на его лице отобразилось чувство неподдельного страха. Или наш артист его мастерски изобразил.
– Он эсэсовец и, скорее всего, служит в гестапо. А гестаповцы относятся с подозрением к каждому дважды встреченному ими человеку. Для них случайных встреч не существует. Он видел тебя на месте убийства, потом на Михайловской, и, вполне возможно, возле своего дома тоже. Ты понимаешь, Коля, что будет, если ты еще раз попадешься ему на глаза?
– Почему ты решил, что он из гестапо? – недоверчиво спросил я у Женьки.
– Ты сказал, вечером он переоделся в штатское. А в штатском позволено ходить только сотрудникам гестапо! По служебной необходимости и с разрешения начальства! Ты понимаешь, куда лезешь? За простого немца сто человек расстреливают. А за него тут все пожгут! Все, кто живет в соседних домах, считай уже на том свете. Поголовно!
– Так в этих домах одни немцы живут. Наших людей из них давно уже выселили, – зло усмехнулся я.
– Они найдут, кого повесить, – вставил Генка, – за них не волнуйся.
– Да. Слишком дорогая получается месть.
– Вот и я о том же, – Женька вздохнул с облегчением, считая, что сумел меня убедить, – ты знаешь, Коля, я не трус. Ради того, чтобы вытащить Машу из гетто, я пошел на убийство. Но этим мы спасли конкретного дорогого нам человека. А кого мы спасем, если убьем гестаповца? Никого! На его место придут другие, такие же, как и он.
– Ладно, согласен, – тяжело вздохнул я, – если уж убивать – то ради спасения, а не из-за мести. Оставим это на потом. А сейчас давайте убираться отсюда. В другой двор. Не будем глаза немцам мозолить.
– Котёнок, Котёнок! – за спиной раздался детский голос, – где ты пропал, непослушный?
Из-за сапожной будки выбежала маленькая девочка лет пяти-шести, нарочито строго звавшая своего питомца. За валявшимся неподалеку разбитым деревянным ящиком, испуганно выглядывая сквозь поломанные доски, притаился маленький несчастный котёнок. Его мокрая слипшаяся шёрстка и дрожащее от холода тельце придавали ему совершенно жалкий вид. Мордочка и живот его были грязно-белыми, уши и спина совершенно черными, а темное пятнышко над верхней губой добавляло некоторой комичности этому маленькому, напуганному первым в его жизни дождем, существу.
– Ах, вот ты где, негодник! – девочка подняла бедного страдальца на руки и, повернувшись к нам, вежливо спросила, – можно я с вами под козырьком посижу, пока мама не вернется?
– А где твоя мама? – спросил я, усаживая ее на скамейку.
– К немецкому дяденьке пошла. За конфетками. А мне велела на этой лавочке под козырьком посидеть. Я всегда здесь сижу.
– За конфетками?
– И шоколадками тоже, –