Свернув с Бердичевской на Михайловскую, немец перешел на другую сторону улицы и смешался с толпившимися у продуктового магазина людьми. Просочившись сквозь них, он повторил маневр и, оказавшись по правую сторону дороги, остановился, снял с головы каску и резко оглянулся. Его взгляд встретился с моим. Цепко и холодно. До замирания в душе. Его зрачки. Я снова их вижу. С такого расстояния это, конечно же, невозможно. Но я точно знаю, какие они у него. Маленькие, непростительно маленькие, безжалостные и бездушные, насмешливо-презрительные, с жестокой ненавистью пронзающие меня насквозь, бесчеловечно-изуверские зрачки. Теперь, без каски, я его узнал. Унтерштурмфюрер СС, убивший на моих глазах беременную девушку в Богунском лесу и в шутку приказавший Степану меня расстрелять. Это был он.
На секунду опешив, я все же совладал с собой и нырнул в подворотню. Проскочив дворами лекторий, ноги вынесли меня на Киевскую и, перебежав ее, я укрылся в скверике напротив бывшего военкомата. Теперь тут располагалось гестапо.
Липа и росшие вокруг кусты защитили от посторонних глаз, дав возможность отдышаться и подумать. Значит, я был прав. Это не рядовой солдат. И был он там не случайно. Немец знал, что ему придется стрелять, поэтому передернул затвор заранее. Он выстрелил в убийцу и это, вроде бы, правильно. Но зачем он его добил? И почему не дождался своих? Зачем сбежал? Если бы это был простой рядовой – тогда понятно. Находился в самоволке и сбежал от ненужных объяснений перед начальством. А может, это было рассчитано на то, чтобы все так подумали? Может быть…
Я еще раз оглядел противоположную сторону дороги. Въезд во двор гестапо, перекрытый шлагбаумом и охраняемый двумя солдатами, просматривался хорошо. Столовая для немецких офицеров тоже. Ни там, ни тут – никакого движения. Было около половины девятого вечера, и с наступлением темноты город понемногу начал пустеть. Выходит немца я упустил, но теперь я хотя бы знаю наверняка, что это был не простой солдат. Куда же он мог пойти? Прямо? Там одни жилые дома. Маленькие и невзрачные. Вряд ли офицера расквартировали бы там. Направо по Киевской? Может быть. Там дома побогаче. Что там есть еще? Почта? В такое время она закрыта. Бордель? Недавно открытое по указанию военной администрации заведение для немецких солдат и офицеров? Точно! Ведь там можно переодеться! И тогда все. Был солдат, и нет его!
Значит, можно уходить. Ждать дольше бессмысленно. А за борделем нужно последить. Здание знакомое. Двухэтажное. До революции там купеческий доходный дом был для богатых постояльцев. А потом гостиница для колхозников. Окна выходят и на улицу и во двор. Двери тоже. Жиличек, по словам Женьки, всего четыре. Голландки. Добровольно приперлись поддержать дух немецких солдат. Надо же, курвы идейные! К ним только офицеров подпускают. А солдатам обещали угнанных латышек привезти. Не хотят свою пёсью арийскую кровь местными женщинами осквернять.