– А что же ты пани Ковальской пиджак свой не отдал? – язвительно спросил я Степана.
– Так меня же отдельно держали! – обиженно возмутился он, – неужели ты думаешь, я для Доминики пиджак пожалел бы!
– А с чего вас вообще в гестапо забрали? – задал я давно мучавший меня вопрос.
– А вот это, Коля, отдельный и очень важный вопрос, – оглянувшись по сторонам, ответил Степан, – и тебя он тоже касается. Причем напрямую. Да и друзей твоих тоже. Ты им, наверное, про немца ряженного все начисто уже выболтал? Так?
– Ну, рассказал. Правду рассказал.
– А вот не надо было, – неодобрительно покачал головой Степан и, щелкнув языком, добавил, – правда эта никому не нужна! Ни немцам, ни украинской администрации! А простым людям и подавно знать ее не надо. Головой за нее поплатиться можно. Вот это мне в гестапо все сегодняшнее утро убедительно объясняли. После бессонной ночи в одиночной камере. Под крики людей из пыточной. А Казика с матерью в завшивленный подвал бросили, чтоб я посговорчивей был.
– Подожди, а как немцы вообще о тебе узнали? – удивился я.
– Сам виноват. Так же, как и ты, правду искать пошел. На следующий день после убийства к нашему руководству заявился и все им выложил. Так, мол, и так. Надо бы немецкого солдата, который нападавшего застрелил, допросить, как следует. Неспроста он там был. Это хорошо ума у меня хватило не сказать, что мне наверняка известно, что никакой он не солдат. Иначе пришлось бы объяснять, откуда я это знаю. А тебя впутывать я не хотел. Думаю, немца допросят – может, он сам все и расскажет. Меня похвалили, поблагодарили за бдительность, а на следующий день гестаповцы меня тепленьким прямо из постели и вытащили. Заодно и Казика с матерью забрали.
– Хорошее у вас руководство, Степан, – язвительно заметил я, – своих же в гестапо сдает.
– Эх, какое теперь руководство, – с явным сожалением махнул рукой Степан, – Сциборского больше нет, и все теперь за его место грызутся. Без немцев шагу боятся сделать, все в рот им глядят. Что они им велят, то и делают. Вот такая вот интеграция.
– Так значит все теперь, – спросил я, – бандеровцев виноватыми назначат?
– Выходит, что так, – кивнул Степан, – а тебе что их жалко?
– Нет, конечно! По мне, так пусть немцы их всех передавят! Я только песенку спою.
– Вот так же и я гестаповскому шефу ответил, – подхватил Степан, подбрасывая хворост в огонь.
– А он что?
– А он морду скривил, будто бы мне наисердечнейше сочувствует и говорит. Я Вас, Герр Янковец, прекрасно понимаю. Люди Бандеры на Волыни столько польских сел вместе с людьми самовольно пожгли, что безнаказанным оставаться это более не может.