– Ты поступила так, потому что не могла поступить по-другому. А где ты находишь связь между несчастьем, происшедшим с Жоланом сегодня ночью на дороге где-то за городом, и разговором, что состоялся у вас позавчера по пути в театр, я просто не понимаю? – нарочито жестко произнесла Роза.
– И все-таки мне трудно поверить в гибель Жолана, – качая головой, повторяла мама. – Он, такой молодой, добрый, ласковый, красивый, не увидит больше ни солнца, ни зелени, ни снега, ничего! И мы его не увидим. А ему бы сейчас жить да жить! Как все страшно и нелепо. Ну, почему из жизни всегда так рано уходят хорошие люди?
– Потому и уходят, что хорошие, – грустно сказала Роза и отправилась укладывать меня спать.
В эту ночь я плохо спал. В каком-то полудремотном сне видел, будто бы у нас в доме ходят люди в белых халатах и суетятся вокруг мамы. Я не мог понять, во сне то происходит или наяву?
* * *
Через два дня состоялись похороны Жолана. Как ни умоляла Роза мою маму остаться дома после перенесенного ею нервного срыва, она все равно настояла на своем, хотя вчера весь день пластом пролежала на диване, не в силах поднять голову с подушки. Сабину мы не видели с той тяжелой ночи, когда за ней пришли ее родственники. Роза ездила к ним домой и рассказывала, что к Сабине чуть ли не каждый час приезжает «Скорая помощь», и она держится только на уколах.
Дом родителей Сабины находился на окраине города, у подножия гор. Здесь даже в жаркий солнечный день царила прохлада, и стоял чистый, свежий воздух. Просторный двор был заполнен людьми, и мы, не задерживаясь, прошли прямо в дом, где в одной из дальних комнат увидели ничком лежавшую на широкой низкой тахте Сабину, которая при нашем появлении привстала, но потом бессильно упала в объятия подхватившей ее мамы, и зашлась в невыразимо горестном, отчаянном плаче.
Ее худенькие плечи сотрясали рыдания, а еще недавно сверкавшие веселым лукавым блеском черные глаза, вдруг потухли и даже как будто бы поседели. Так сильно изменило их горе.
Женщины плакали, обнявшись и соприкоснувшись головами, и тут я заметил белую тоненькую прядь, прорезавшую ровной полоской волосы одной из них. Скорее внутренне почувствовал, а не догадался по цвету и длине волос, что седина за эти горькие дни появилась у моей мамы, враз пережившей столько потрясений. Мне вдруг стало так страшно, что я тоже заплакал. Роза, с мокрым от слез лицом, поспешила унести меня в другую комнату.
* * *
Проснувшись от каких-то непонятных мне звуков, я не мог сразу определить, где нахожусь. Все вокруг было незнакомо, а больше всего меня поразил странно низко нависавший над моим лицом беленый потолок чужого дома. У кровати, где я спал, в старинном