К нам вновь сегодня пришли два друга – Жолан и Рустем. В не по-летнему строгом, темном классическом костюме, который удивительно хорошо сидел на его худощавой длинной фигуре, Жолан выглядел очень серьезным, а в его карих с золотистой поволокой глазах читалась какая-то пугающая решимость, отчего у меня невольно сжалось сердце, когда они с мамой первыми ушли из дома, направляясь в театр.
«Сверкающий парень» оставался верен себе и выглядел безупречно, как если бы он только что принял душ, и ноги его совершенно не касались пыльной улицы. Он просто благоухал чистотой и свежестью.
Сабина, заметно оживившаяся с приходом Рустема, без умолку болтала, не забывая при этом заниматься своей внешностью. В коротеньком белом платьице, эффектно оттенявшем ее достаточно смуглую кожу, она казалась школьницей, собравшейся на выпускной бал. Рустем, весьма малоразговорчивый, робкий юноша, что Сабина списывала на благородство и мужественность натуры, не спускал с нее восхищенного взгляда.
На его счастье, Сабина умела говорить за двоих, и потому со стороны возникало впечатление, что между ними происходит диалог. Но трудно было понять мне, да и Розе, почему «Сверкающий парень» так упорно молчит: то ли ему сказать нечего, и все, что можно, он уже рассказал, то ли он по молодости теряется, не зная, как нужно держаться с женщиной?
Из спальной вышла Роза, заметив, что пора идти. В полуоблегающем платье из поплина цвета морской волны, обнажавшем ее красивые плечи, она могла бы затмить любую красавицу из зарубежных журналов мод, и я прямо-таки залюбовался ею.
Перебросившись с Рустемом несколькими дежурными фразами, Роза быстро уложила в сумку мои штанишки и бутылочки с молочной смесью. Затем нарядила меня в голубенький костюмчик из китайского трикотажа и, подняв на руки, направилась к выходу. Я подумал, что бедняга Рустем, которому как джентльмену, предоставили право спустить вниз коляску, может испачкать брюки.
* * *
Зрительный зал был переполнен. Зная, что это – последняя премьера в нынешнем сезоне, публика всеми правдами и неправдами старалась проникнуть в театр. Было так много цветов, красивых нарядных женщин и интересных учтивых мужчин, что ощущение праздника, буквально пропитавшее воздух, не покидало всех на протяжении вечера.
В длинном, ниспадавшем до самого пола белом платье, в изящной шляпке с короткой вуалью, мама на сцене была необыкновенно хороша. Ее низкий, великолепно поставленный голос доносился, наверное, до каждого уголка большого зала и, казалось, она безо всякого напряжения держит в своих руках внимание всей этой изысканной публики.
В спектакле мама играла известную, преуспевающую актрису, которую в самом расцвете лет и творческого подъема неожиданно постигает страшное несчастье – неизлечимая болезнь, поставившая одномоментно неодолимый барьер между ней и всем остальным миром. Оставленная друзьями и поклонниками, покинутая любимым