уступают место решимости. Я должна поднять завесу таинственности, окружающую
эту игру, установить правила и игроков. И быстро. Потому что фигуры
двигались слишком близко от меня, чтобы я могла спать спокойно. Я не
подозревала, что совсем недалеко от меня скоро будет сделан ход, который
перевернет всю мою жизнь…
– Бродский в ярости, – нервно сказал Гоголь.
Едва завидев, как в двери отеля "Алгонкин" вошел Соларин, телохранитель
вскочил с мягкого кресла в фойе и, забыв про свой чай, кинулся навстречу
шахматисту.
– Где вы были?
Бледная кожа Гоголя была белее простыни.
– На улице, дышал воздухом, – спокойно ответил Соларин. – Здесь вам не
Россия. В Нью-Йорке люди ходят гулять, не уведомляя перед этим власти о
своих перемещениях. Вы думали, я собираюсь перебежать?
Гоголь не ответил на улыбку Соларина.
– Бродский не в духе.
Он нервно огляделся вокруг. В фойе никого не было, только на другом
конце помещения пила чай какая-то старуха.
– Германолд уведомил нас этим утром, что турнир, возможно, перенесут до
окончания расследования смерти Фиске. У Фиске была сломана шея.
– Я знаю, – сказал Соларин.
Он взял Гоголя под локоть и повел к столику, где остывал чай. Там
Соларин кивком показал телохранителю, чтобы тот садился и допивал чай.
– Я ведь видел тело. Вы что, забыли?
– В этом-то и проблема, – сказал Гоголь. – Вы были с ним наедине
незадолго до того, как все случилось. Это плохо. Мы не должны были
привлекать к себе внимание. Если начнется расследование, вас наверняка
начнут допрашивать.
– Это мои трудности. Вам-то чего переживать? – спросил Соларин.
Гоголь взял кусок сахара, зажал его между зубами, а потом принялся
цедить через него чай.
Старуха, сидевшая в конце фойе, встала из-за стола и направилась к их
столику. Она была одета во все черное и двигалась с трудом, опираясь на
палку. Гоголь взглянул на нее.
– Извините, – вежливо сказала она, подойдя к мужчинам. – Боюсь, мне не
подали сахарина к чаю, а сахар мне нельзя. Нет могли бы вы, джентльмены,
поделиться со мной?
– Конечно, – сказал Соларин.
Взяв сахарницу с подноса Гоголя, он достал несколько розовых пакетиков
и вручил их пожилой женщине. Она тепло поблагодарила его и отошла от стола.
– О нет…– простонал Гоголь, глядя на лифты. Бродский шагал через
комнату, прокладывая путь мимо столиков и цветастых кресел.
– Я должен был отвести вас к нему сразу, как только вы пришли, -
вполголоса сказал Соларину телохранитель.
Он вскочил, чуть не свернув поднос. Соларин остался сидеть.
Бродский был высоким мужчиной с хорошо развитой мускулатурой и
загорелым лицом. В темно-синем