История Греции. Том 7. Джордж Грот

был привлечен к Сократу его непревзойденным мастерством диалектической беседы, его способностью влиять на умы слушателей, пробуждая в них новые мысли и идеи, его умением подбирать уместные и простые примеры, его даром предвидеть итог долгого перекрестного допроса, его ироническим притворным невежеством, благодаря которому унижение оппонентов становилось еще более полным, когда они уличались в противоречиях из своих же собственных ответов. Подобные проявления изобретательности сами по себе были крайне занимательны и стимулировали умственную активность слушателей, в то время как этот навык был особенно ценен для тех, кто собирался вести публичные дебаты.

      С этой целью оба честолюбивых юноши пытались перенять у Сократа его метод [56] и копировали его грозную цепочку [стр. 36] вопросов. Оба они, без сомнения, невольно уважали бедного, самодостаточного, честного, воздержанного и храброго гражданина, в котором обитал этот выдающийся талант, – особенно Алкивиад, который не только был обязан жизнью великодушной храбрости Сократа при Потидее, но и научился во время той службы восхищаться железной выносливостью философа в доспехах, переносившего голод, холод и лишения. [57]

      Но мы не должны предполагать, что кто-либо из них приходил к Сократу с намерением слушать и повиноваться его наставлениям о долге или получить от него новый жизненный план. Они приходили отчасти для удовлетворения интеллектуального аппетита, отчасти – чтобы приобрести запас слов и идей, а также навыки аргументации, полезные для их дальнейшей карьеры ораторов. Темы нравственные, политические и интеллектуальные служили предметом то беседы, то споров в обществе всех этих софистов – Продика и Протагора не меньше, чем Сократа, ибо в афинском понимании этого слова Сократ был софистом так же, как и остальные. И для богатых афинских юношей, таких как Алкивиад и Критий, подобное общество было чрезвычайно полезно. [58]

      Оно придавало их честолюбию более благородную цель, включая [стр. 37] интеллектуальные достижения наряду с политическим успехом. Оно расширяло кругозор их понимания и открывало им богатейший источник литературы и критики, доступный в ту эпоху. Оно приучало их анализировать человеческие поступки, причины и препятствия общественного и частного благополучия. Оно даже косвенно внушало им уроки долга и благоразумия – те, от которых их социальное положение могло бы их отдалить и которые они вряд ли согласились бы выслушать от кого-либо, кроме человека, вызывавшего у них интеллектуальное восхищение.

      Учась говорить, они вынуждены были в какой-то мере учиться и мыслить, привыкая отличать истину от заблуждения. Да и красноречивый лектор не упустил бы возможности увлечь их чувства великими темами морали и политики. Таким образом, их жажда интеллектуальной стимуляции и ораторского мастерства, насколько это возможно, оказывала облагораживающее влияние, хотя редко была их истинной целью. [59] [стр. 38]

      Алкивиад,