– Если только ради тебя, – я ответил ей этой замыленной фразой, только для того, чтобы выглядеть в ее глазах порядочным. Она восприняла мои слова иначе – обрадовалась и расслабилась, прикоснувшись щекой к моему плечу.
Шорохи и голоса за дверью дали мне возможность не продолжать заунывное перешептывание под одеялом. Ей пришлось встать, привести себя в порядок и выйти в коридор.
– Вот, работка! Никакого покоя, никакой личной жизни, – сокрушалась она на ходу. Дверь за ней неслышно закрылась.
***
Я зашел в тупик. Мне необходимо было разобраться в своих ощущениях от событий прошедшей ночи. Я должен провести анализ и сделать выводы. Но, к своему удивлению мне совсем не хотелось этого делать, я готов был принять все как есть. Я готов был признать, что моя личность решила раздвоиться. Понял я это не сразу, но, когда осознал произошедшие в моем сознании перемены, почувствовал облегчение.
Причина беспокойства стала ясной, как белый день. Меня дурачили, водили за нос и бесцеремонно пользовались моим кошельком. Но самым унизительным для меня оказалось то, что мои чувства, возникшие в порыве жалости и одиночества, не были оценены ею. А этот шумно сопящий, озабоченный лилипут за приспущенной портьерой… Мало того, что он подглядывал за нами, так он еще получал удовольствие за мой счет.
Второе мое «я» призывало не искать повода, чтобы увидеть ее еще раз, а пойти и открыться ей во всем. Вот, только о чем я хотел рассказать ей, я пока еще не понял. Признаваться в любви женщине, когда тебе почти под сорок, женщине, о которой ровным счетом ничего не знаешь, уныло и глупо. Мой цинизм, приобретенный за долгие годы спокойного супружества, возвышался барьером над любым проявлением чувств. Я казался себе глупым и смешным даже в моменты полного одиночества, в минуты, когда можно, оставшись наедине с самим собой раскиснуть в собственных слезах или воспарить над обыденностью, наслаждаясь поэзией великих.
Утро встретило меня привычными звуками за окном. Мой номер находился на первом этаже и выходил окнами на проезжую часть. В открытую форточку ворвался гул автодороги, голоса прохожих, воркование голубей и кудахтанье кур. Как ни странно, но эти глупые наседки были повсюду в городе; сначала это вызывало во мне умиление, но вскоре их раннее кудахтанье под окнами стало раздражать. Сегодня оно окончательно вывело меня из себя!
Я хотел прикрыть форточку, но передумал, когда почувствовал запах улицы. Нет, это был не запах спермы, это был запах весны, первого ее дня! Резкий, настойчивый и обнадеживающий!
Я решил отложить свой отъезд до завтрашнего дня. Сегодня я должен попрощаться с Хомичевым и сослуживцами, получить расчет и увидеть ее. Вот только подумав о встрече с ней, я не смог определиться, в каком обличии мне хотелось бы ее увидеть в последний вечер. Я не собирался выяснять с ней отношения, предъявлять претензии, чего-то требовать и что-то обещать. Пусть это будет еще один