Аркадий Борисович заплакал пьяными слезами. Она позволила ему опустить голову на свою декольтированную грудь, и он, заглатывая воздух, потерялся в ней, спрятался и притих…
«Вот это я попал…» Страдания подвыпившего лилипута не вызвали во мне сочувствия, а вот очевидная связь между «уродом и красавицей» вызвала во мне отвращение и злость. Я отчаянно пережевывал гусиное мясо, искоса поглядывая на обоих. Но еще большую неловкость и озлобление я испытал тогда, когда Артур Борисович приложился губами к ее губам… Отвратительное зрелище… Но Аглая Витальевна нисколько не смутилась. Она ответила ему таким же страстным поцелуем, после чего спустила со своих колен, как мать, уставшая от капризов и шалостей балованного ребенка. Артур Борисович вернулся на свое место спокойным и довольным и, к моему удивлению, продолжил свое повествование как ни в чем не бывало.
– И разве мой прадед-великан мог предположить, что его правнук-лилипут будет ютиться в одной единственной комнатушке собственного дома?
– Вам еще повезло, что вас не отдали в приют, а оставили в семье, – сказала Аглая Витальевна равнодушно. – И жили бы вы сейчас в доме для престарелых. И дамы преклонного возраста оказывали вам внимание… и любили… бескорыстно и преданно.
– Голубушка моя, а я вас никогда ни в чем не обвинял. Я не оплачиваю вашу любовь только по одной причине. Я ценю вас за профессионализм! – Артур Борисович развернулся в мою сторону и с видом эстета от искусства, продолжил, – Аглая Витальевна в юности мечтала об актерской профессии. Я был ее репетитором. Мои опыт и знания в театральном деле пригодились ей. Она училась у самого Преображенского! Играла несколько лет на сцене областного театра, ее уже почти заметила столица, но…
– Артур Борисович, нашего гостя не интересует мое прошлое, рассказывайте лучше о себе, о доме, ностальгируйте о родственниках. Это ваш гость, между прочим, – сказала она сквозь сжатые зубы, но голос не повысила и даже мне улыбнулась.
– Да, Артур Борисович, так что там насчет дома? – поддержал я ее. Она ответила мне благодарной улыбкой.
– Вам, правда, интересно? – спросил он, и на его лице засияла детская улыбка. Его наивность и доброжелательность подкупали, и, как видно, не меня одного. Он устроился на стуле, поджав под себя коротенькие ножки. Такая поза возвышала его над столом, он чувствовал себя комфортно. И его ничто не смущало: ни наигрыш в перепадах настроения, ни интимные «шалости» по отношению к Аглае Витальевне, ни мое отвращение от увиденных сцен. Его вдохновляло мое недоумение, так же как вдохновляют режиссера-постановщика овации зрителя, когда дают занавес…
– На первом этаже мой дед завел магазин и назвал его «Галантерейные галереи», в трех верхних этажах – жилые помещения, цокольный этаж – для прислуги…
– А сейчас там кто-нибудь проживает?
– Что вы, голуба моя… А хотя нет… – он посмотрел