Октябрический режим. Том 2. Яна Анатольевна Седова

это действительно так, но их будут оправдывать, – говорил Шубинский. – Я слышал такие рассуждения: помилуйте, праздник! Ну, что же, говорю, праздник! Нельзя же ребятам не погулять, не подраться, не поколотить друг друга, не попасть в больницу, а иным даже и на кладбище. Поэтому я думаю, об обычае можно говорить только в тех пределах, в каких мы уже установили – для наследственного и семейного быта, а в остальных, если вы хотите законного порядка, если вы хотите, чтобы закон действительно достигал своей цели, морализовал народную жизнь, для этого надо стоять за проведение закона общего для всех одинаково, не позволяющего ни по каким обычаям, ни по каким произволам совершать незаконные действия».

      Отсутствие писаных законов ставилось волостным судам в вину. Правые возражали, что ничто не мешает составить кодекс крестьянского права. «Да, гг., с точки зрения римского права это уродство, это извращение; но, тем не менее, это то право, по которому живут миллионы людей; а вы этого права изучить не хотите, и до сих пор у вас нет ни учебников, ни законов, которые бы регулировали право нашего крестьянства», – говорил Замысловский. Между прочим, проект кодификации обычного права разрабатывался еще при Плеве.

      Еп. Митрофан от лица, по-видимому, фракции правых заявил, что они не выступают за сохранение обычного права: «Нет, мы знаем, что обычай уже устарел, что новые формы жизни выдвигают новые потребности и необходимость новых юридических норм».

      Обстановка суда. Словесные и письменные жалобы. Адвокаты

      Противники законопроекта противопоставляли домашнюю обстановку волостного суда и простоту подачи жалобы в нем казенной обстановке мирового суда, в котором придется соблюдать формальности. «…на крестьян, – говорил Павлович, – казенная обстановка суда действует жутко, несколько угнетающе; там ему нужно будет отвечать на вопросы умеючи, а если он не умеет, то его могут и оштрафовать. Между тем в волостном суде он говорит, как умеет, он изливает свою душу, наплачется, наговорится по крайней мере и чувствует себя как дома».

      Бывший волостной судья Коваленко 2 рассказал, что половина дел, которые ему в составе волостного суда приходилось рассматривать, кончалась миром, поскольку суду удавалось уговорить тяжущихся примириться ввиду ничтожности жалобы. «Например, две тяжущиеся женщины за одну курицу по целому дню сидели до 12 ч. ночи, а курица стоила 20 к.». Оратор выразил сомнение в том, что такое примирение сторон под силу мировому судье.

      В волостном суде не требовалось письменного прошения истца, чтобы начать дело. Судьи записывали жалобу крестьянина в книгу с его слов. В мировом суде, по закону, существовавшему еще с 1864 г., тоже достаточно было словесной жалобы, но опыт показывал, что судьи для облечения своей работы предпочитали принимать письменные, а не словесные, прошения. Тимошкин полагал, что «мировой судья скажет: мне некогда с тобой возиться, напиши прошение, принеси письменную жалобу, я разберу твое дело».

      Для обращения в мировой