– Что ж ты всё не едешь ко мне, Виконт? – низким грудным голосом спросила она, снимая с носа очки. – Видишь, сама за тобой явилась. Здравствуй, золото моё.
– Ну, здравствуй, Матрёна, – поклонился Мора и понял, что коронный его поклон теперь навеки отравлен ехидным определением одного старого деда – «как лакей!»
– Заждалася я тебя!.. – Матрёна обняла милого друга и расцеловала – ближе к ушам, чтобы не размазать краску. Разглядела вблизи – как ценитель картину. – Хороший нос, тебе идёт.
Мора и сам собирался в Москву в ближайшее время, но теперь, когда он увидал на своём месте, рядом с Матрёной, простоватого Юшку… Что-то умерло в нём. Но что-то, наоборот, заиграло.
– Что мне делать у тебя в Москве? – спросил Мора насмешливо. – На паперти сидеть, милостыньку просить, бедному калеке?
– Продешевить боишься? Знаю я, у кого ты здесь служишь, – узкие глаза Матрёны превратились совсем уж в щёлочки, – Юшка, выйди в спальню.
Юшка скривился, но вышел. Матрёна уселась на козетку, усадила Мору рядом, притянула к себе близко-близко.
– Нос бы твой не свернуть ненароком… – и прошептала жарко в самое ухо. – Зачем ты гончего у меня просил?
– А сам он тебе не сказал?
– Этот скажет… Я не я и лошадь не моя. То ли тебя боится, то ли боится, что будет болтать – никто с ним больше не свяжется. Интригу держит…
– То дело скучное, политика, – лениво отмахнулся Мора. – Меньше знаешь – крепче спишь. Но наварился тогда я знатно. Будет ли ещё такое, не знаю.
– Фуй, малыш, – разочарованно произнесла Матрёна, – мало тебе было батогов да рваных ноздрей. Политика… Герцог этот… Поехали с нами, малыш, не марайся. Место есть в карете, в Москве я тебя пристрою. Вот ей-богу, не видно, что у тебя ноздри рваны. А что мне не видно, то и барышни не заметят. Юшка мой дурак, простодыра, без тебя всё не то…
– Я летом приеду к тебе, госпожа банкирша Гольц, – отвечал Мора, отстраняясь. – Если хочешь, письма буду пока тебе писать, ты же теперь грамотная, прочитаешь.
– Уел… – усмехнулась Матрёна. – Только гляди, хозяин твой новый – покруче тебя игрок, лапки-хвостик поотрывает тебе и выбросит.
– А я не с ним собираюсь играть, – отвечал Мора. – Дашь мне гончего ещё, если попрошу?
– Что ж не дать, когда ты платишь. Не хочешь сказать, что у тебя за интрига?
– Пока нет, mein Mutter. Боюсь сглазить. Приеду – всё узнаешь.
– Как тебе будет угодно, золото моё. – Матрёна встала, и Мора поднялся следом за нею. – Юшка, выходи!
Сердитый секретарь вышел из спальни – весь оскорблённая добродетель.
– Рад был видеть вас обоих живыми и здоровыми, – попрощался Мора.
– А уж мы тебя как рады были видеть! –