Князь отвернулся в ответ на приветствие. Это был просто похожий человек, незнакомый бедно одетый всадник, лишь отдалённо напомнивший – того, другого. Откуда-то всплыла в памяти нелепая французская песенка – «Âne, roi et moi – nous mourrons tous un jour… L’âne mourra de faim, le roi de l’ennui, et moi – de l’amour pour vous». Осёл, король и я – мы трое однажды умрём. Осёл умрёт от голода, король от скуки, а я – от любви. К вам…
– Ваша светлость, что с вами? – вопрошал молодой Оловяшников. – Вам дурно?
– А ты чего ждал, мизерабль? – привычно огрызнулся старый князь. – В мои годы хорошо бывает разве что в могиле.
Старший Оловяшников расхохотался – как гиена.
Князь оглянулся на всадника, и попа коня показалась ему не менее знакомой, чем физиономия типа в седле.
Первым делом Мора вернул Афоню в стойло. Конюх поразился Мориной неземной красе:
– Как нос-то отрос у тебя к свиданию!
– Гуттаперча, – объяснил Мора, двумя пальчиками снял агрегат, замотал в тряпицу и убрал в карман.
– И так неплохо, – оценил конюх, – зря ты заматывашься. Это, можно считать, что ноздри есть. А через годик совсем зарастут.
– Мне этого мало, – самоуверенно заявил Мора.
В своей каморке Мора стёр грим – глаза, брови, губы поблекли на лице. Остались лишь – замазанные клейма. Мора зачесал волосы в хвост. Повязал на нос вечную тряпицу. Переоделся во что попроще. И вернулся на псарню – как ни в чём не бывало. Девиз его был: «Добровольное признание отягощает вину и дальнейшую судьбу осужденного»… Или что-то вроде того.
Мора явился на псарню вовремя – и получаса не прошло, как пожаловал поручик Булгаков. После случая с зельем херувим поручик следил за Морой чуть ли не пуще, чем за своими светлейшими подопечными. Надеялся, судя по всему, поймать с поличным за уводом коня – и ведь поймал бы, если бы был повнимательнее.
– Его светлость хочет видеть тебя, цыган, – проговорил поручик, стараясь произносить слова презрительно и надменно.
Нет, он не обладал острым глазом и не признал в Море давешнего всадника.
– А вы, капитан-поручик, теперь у князя за дворецкого? – не стерпел Мора и сам себя отругал – мало тебе, дураку безносому, что он тебя и так ненавидит?
– Князь обещал выдать тебе плетей за воровство, а такое я не в силах пропустить, – весело отвечал поручик. – Пойдём, мизерабль.
– На конюшню? – смиренно поинтересовался Мора.
– Зачем же, в дом. Его светлость шамберьером все вазы расколупал, тебя дожидаючись, – сладко пропел поручик. – Что ты спёр-то у него?
– Сейчас и узнаю, – обречённо поплёлся за поручиком Мора.
«Вот старая сволочь, – думал он сердито, – надо было мне остаться с Матрёной».
В доме было тихо, как в чумном квартале. Молодые князья попрятались по комнатам, прислуга не казала носа. Старая княгиня высунулась было из