– Чушь какая! – вздыхает Дунаевский. – Горький всего лишь заикнулся, что толстые буржуа отвратительно танцуют фокстрот – и понеслось… А может, у Буревестника в тот день просто болел живот?
– И вообще, мы же не члены РАПМа, – недоумевает Утесов. – Нас-то они зачем позвали?
– Чтоб увидеть идейных врагов в лицо, – поясняет Дунаевский.
– Нет, их просто перекосило, что на наш «Теа-джаз» билетов не достать! – усмехается Эрдман.
Оратор допил воду и продолжает:
– Вот, к примеру, что за инструмент – саксофон? Это же пьяный бред американского кабака!
Дунаевский не выдерживает. Вскакивает и устраивает ликбез о том, что саксофон изобретен в тысяча восемьсот сороковом году немцем Альфредом Саксом, не имевшим отношения к американским кабакам, а музыку для саксофона писал великий Верди, и не менее великий Глазунов сочинил концерт для саксофона, когда вопрос о джазе еще не стоял на повестке дня РАПМа.
Оратор хладнокровно выслушивает маленькую лекцию Дунаевского и отрезает, что все это к делу не относится, а в сегодняшней повестке дня стоит вопрос про оболванивание советского слушателя всякими фокстротиками, чарльстончиками и прочей утесовщиной.
Теперь возмущенно вскакивает Утесов, но Дунаевский силой усаживает его и невинным голосом интересуется у достопочтенного оратора, известно ли ему, что итальянские фашисты тоже запрещают джаз. Оратор багровеет и хватает ртом воздух:
– Вы… вы что… хотите сказать, что я – пособник фашизма?!
– Я хочу сказать лишь то, что сказал, – учтиво заверяет Дунаевский.
Пока оратор отходит от услышанного, невозмутимый Эрдман сообщает, что, между прочим, джаз – это совместная продукция двух угнетенных народов. Оратор настораживается:
– Каких угнетенных?
– Негров и евреев! – сообщает Эрдман.
Тут уж вскакивает председатель за красным столом президиума:
– Посмотрим, товарищ Эрдман, как вы будет острить, когда ваш безобразный джаз запретят!
Утесов все-таки вырывается их рук Дунаевского:
– Да это вашу начетническую контору надо запретить! Вы тут мелете языками, а мы играем для людей!
– Товарищ Утесов, нельзя ли поскромнее и потише?
Потише? Нет, нельзя! Мы вам скажем кое-что погромче!
Утесов, грохнув сиденьем кресла, покидает зал. Дунаевский и Эрдман следуют за ним.
Потом в доме Утесовых трое друзей устраивают мозговой штурм.
– Ясное дело, надо создавать целое джазовое представление! – предлагает Утесов.
– Нет, Лёдя, просто джазовое – не пройдет, – возражает Эрдман. – Может быть, музыкальный спектакль? Нужен сюжет…
– Какой? –