В Вапняровской малине
Они остановились,
Они остановились отдыхнуть.
Товарищ, товарищ,
Болят мои раны.
Болят мои раны в глыбоке.
Одна же заживает,
Другая нарывает,
А третия застряла у в боке.
Сказать, что зрители-одесситы от Утесова в восторге – это ничего не сказать! Они аплодируют, свистят и топают после каждого куплета.
Товарищ, товарищ,
Скажи ты моей маме,
Что сын ее погибнул на посте.
И с шашкою в рукою,
С винтовкою в другою
И с песнею веселой на губе.
Зрители устраивают овацию. Утесов с трудом добивается тишины.
– Дорогие мои, золотые мои земляки! Я не был в Одессе – жутко представить – целых десять лет! А почему не был? А потому что мне нечего было вам сказать. В смысле – спеть. Но теперь мне есть и что спеть, и что сказать… И я снова с вами, я – дома!
Скрипач, взмахнув смычком, заводит нежную мелодию, Трубач высоко подхватывает ее, Пианист добавляет широкие аккорды, и Утесов начинает свою главную песню:
Есть город, который я вижу во сне.
О, если б вы знали, как дорог
У Черного моря открывшийся мне
В цветущих акациях город,
У Черного моря…
А после концерта Утесов идет в Треугольный переулок – в свой родной двор и дом. Взволнованный и слегка растерянный, стоит он в окружении радостно галдящих соседей. К нему пробирается совсем старенькая повитуха мадам Чернявская, принимавшая в свое время и его самого, и Диту. Она обнимаете Утесова:
– Ой, Лёдя, я скажу, шо ты таки не изменился!
– Со дня рождения? – удивляется Утесов.
– Хохмач! – улыбается повитуха. – Все равно самую лучшую хохму ты выкинул тридцать пять лет назад. Когда вылез на белый свет ко мне в руки!
Из-за спины мадам Чернявской выглядывает тощий маэстро Гершберг:
– Лёдя, я имею надежду, что ты уже наконец выучил нотную грамоту?
Утесов сокрушенно мотает головой:
– О чем вы говорите, маэстро? Мне что бемоль, что диез – один бекар!
Гершберг крайне огорчается:
– И что ты себе думаешь, Лёдя, я не знаю! Без нот – это ж нигде и никуда!
Толпу соседей рассекает по-прежнему бойкая Розочка:
– Шо вы блондаетесь у мене под ногами! Дайте мне увидеть это чудо света!
– Тетя Роза! – обнимает ее Утесов. – Как ваши дела?
– Не жалуюсь! Все равно бесполезно!
Мимо Розы с трудом протискивается вечный старичок и обиженно спрашивает:
– Лёдя, а шо ты в Розы интересуешься, а в мене совсем не интересуешься!
– Чем не интересуюсь, дедушка Моня?
– Ну, шо ты не спрашиваешь, как я живу?
– И как вы живете?
– Ай, не спрашивай!
К ним подходит все еще удивительно чернобровая украиночка Маруся в сорочке-вышиванке. Она уже не беременна – годы не те, но на руках у нее, как обычно, вопящий младенец.
– Нет, так же ж невозможно