Хочу – Могу – Должен. Опыт общественной автобиографии личности. Валентин Толстых

комсоргом нашего курса, и я был не готов к этому неожиданному событию. Вот тут я и «согрешил», вполне сознательно, по-крупному, не чувствуя за собой никакой вины. В отличие от поэта – «букероносца», изменившего фамилию родителей на русскую, я сменил имя «Валентин» на «Олега», что и зафиксировал комсомольский билет, выданный мне (кстати, по сей день хранимый мною). Изменил имя не потому, что оно «женское» (мама назвала меня так в честь своей младшей сестры, моей тети, которую я очень любил), а потому, что во время войны влюбился в вожака «Молодой гвардии», героя из Краснодона – Олега Кошевого, расстрелянного гитлеровцами. С этого момента я вполне официально стал Олегом, и так было до самого переезда в Москву (1960), когда мне исполнилось тридцать лет, и я стал Валентином Ивановичем, как было записано в паспорте и партийном билете. Об этом знали в партийной организации (в партию я вступил в возрасте 22 лет), и ни разу никого моё «двойное имя» не смутило и не возмутило.

      Свое юношеское житие-бытие и себя самого послевоенного времени хорошо помню. Лев Толстой говорил, что любой человек вообще раскрывается не сразу и не целиком, а постепенно, по стадиям, каждая из которых имеет свои законы. Вот такой особой стадией стала вся моя студенческая пора, а это целое пятилетие, когда, несмотря на все трудности и ограничения, я жил как хочется, а не по формуле «живи, как живется», подчиняющей тебя обстоятельствам. Меня, как ни странно, вполне устраивал комсомольский призыв и устав, где четко обозначены цели молодежного движения и нормы общественно значимого поведения, которые включали меня в процесс созидания нового образа жизни, пробуждали активный интерес к политической и культурной жизни страны. Теперь надо было не воевать, а созидать, восстанавливать разрушенное войной народное хозяйство, налаживать нормальный рабочий ритм повседневного существования. Сужу по себе, но война, помимо всего прочего, закалила людей тоской и жаждой нормальной жизни, так что всё, к чему устав комсомола призывал и что он от меня требовал, совпадало с моим умонастроением и ожиданиями. Нет, будучи правоверным комсомольцем, я не следовал бездумно всем предписаниям и указаниям, и не сказал бы, что слепо верил любому и каждому, кто выступал «от имени и по поручению», принимая на веру, без сомнений и критического осмысления любое высказывание. Но вера тогда была, и мало кто ставил под сомнение программные цели и стратегические задачи партии и правительства. Хотя они были, с ними вели борьбу, их сажали и расстреливали, как потом выяснилось, часто несправедливо или по наговору. Об этом часто и жестко говорят сейчас, и никто, ни разу не отважился ответить на один вопрос, который почему-то все обходят и замалчивают: были ли реальные противники социализма и Советской власти, и если были, то что именно они писали и говорили в своих воззваниях, статьях или просто в разговорах? Вскоре кампания «борьбы с космополитизмом» воочию показала, что благодушием здесь и не пахнет, и всех нас, победивших жестокого врага, ждут серьезнейшие испытания.

      В