Как формировался и в чем он выражался, мой юношеский максимализм? А это был именно максимализм во всех его основных чертах и проявлениях. Конечно же, хотел и мечтал стать настоящим ученым – специалистом сначала в области филологии, особенно в сфере словесного творчества; хотелось заслужить право читать лекции для студентов, как два или три раза видел это еще в Николаеве, в аудиториях кораблестроительного института, куда нас, школьников, приглашали на встречи со студентами; и совсем-совсем хотелось мне, сыну рабочего-плотника, как помечал в автобиографии, когда-нибудь стать интеллигентом, что казались мне людьми совсем другой породы и культуры. В общем и целом, размечтался я тогда не на шутку, вполне всерьез, и дело осталось за малым – всё это осуществить, реализовать, для чего и надо было попасть, а затем пройти школу университета.
Признаюсь, мне не по душе был принцип жить как живется, как иногда говорят, но и жить как хочется тоже казалось чем-то заоблачным. Утешал себя мыслью, что я человек упрямый, своего добиваюсь, да и жизнь вся впереди, так что поживем-увидим, как будет она складываться. Довольно скоро понял, что в этих своих представлениях был идеалистом и романтиком, и со временем в каких-то важных вещах и темах повзрослел, думаю, и поумнел. Так, во всяком случае, мне казалось. Например, в своем отношении к этому «сладкому слову – свобода», как стало популярно и модно говорить. Немного подумав, я в свои юные годы сообразил и понял, что свобода неотделима от ответственности человека – за своё поведение, все хотения и вольности. То есть она изначально ограничена со всех сторон обязанностями и обязательствами. Перед теми же родителями, друзьями или коллективом, где учишься или работаешь. Сложное и ответственное это слово, «свобода», без него ты – не человек, а с ним «хлопот не оберешься». Прошли многие десятилетия, чего только я ни повидал, ни испытал, но это юношеское восприятие «свободы» сохранилось у меня до сих пор (обретя, конечно, научную форму). Я и сейчас так мыслю, прожив целую, «огромную» жизнь, что свобода моя ограничена массой всевозможных обязательств, предписаний и запретов, и многие из них неудобны, стеснительны, неприятны, а пренебречь ими или вовсе проигнорировать не позволяют совесть, чувство долга, просто приличие. Юношей я был всецело за свободу личности, но не знал, как её реализовать в рамках модного тогда ленинского тезиса: жить в обществе и быть свободным от общества – нельзя. Одну из глав своей последней книжки так и озаглавил «Миф о свободе», где, кстати, настаиваю на том, что во всех наиболее важных случаях, затрагивавших мои честь и личное достоинство, в своих реакциях я был всегда свободен.
Сознаю и понимаю, что ссылка на «свободу» никак не связана со вставшим перед юношей сакраментальным вопросом как жить и что делать, когда ежедневно приходится решать совершенно конкретные проблемы житейского характера. Я впервые оказался без надежного тыла, каким