Я уже назвал Зинаиду Григорьевну Дьяконову, сыгравшую особую роль в приобщении меня к очень специфичной одесской культуре вообще, к театральной – в частности и в особенности. Эта красивая женщина, строгая и с виду, и в словесном общении, судя по всему, прожила непростую жизнь (включая оккупацию Одессы немцами и румынами), но никогда (ни разу!) на моих глазах не позволившая себе кого-либо обругать и обидеть. Когда через 10–15 лет, будучи уже в Москве, задумаю и стану создавать книгу-сборник «Эстетика поведения», я часто мысленно буду вспоминать и опираться на образ и стиль общения с людьми именно Зинаиды Григорьевны.
Моим «закадычным другом» станет Саша Чернявский, молодой режиссер русского театра им. Иванова, до самой кончины своей (скоропостижной), будет поверенным всех моих сокровенных чувств и мыслей. Вспоминаю его, храню письма, присланные в Москву, когда он, уже больной, но скрывавший свою серьезную болезнь, незадолго до смерти (в Киеве, на операционном столе) взялся «пылесосить» нашу квартиру, и мы с ним вели бесконечные разговоры-споры об одесских и московских театрах и спектаклях. Отношения у нас с ним сложились «мужские», мы привыкли говорить откровенно, делясь мнениями и сомнениями, которыми обмениваются лишь друзья. Вроде того письма, что я получил от Саши в ответ на мое, где журил его за инертное отношение к собственной судьбе: из театра ушел, в киностудии не прижился. И получил от него такой ответ: «Иди ты в….! Очень уж ты правильный парень. Ты всегда был правильным, во всем – даже в грехопадениях и срывах. Ты «осознавал», что делаешь не то. Сейчас ты делаешь то. И твои муки – твое счастье. Твой сын будет гордиться тобой. Твоя Кира дышит тобой. Твои студенты смотрят тебе в рот. Тебя в Одессе помнят как Двоенкова (был такой центр нападения в «Черноморце»). Всё так, но ведь это и есть – сегодня, сейчас, сию минуту. Потому-то у тебя и есть будущее, что есть адская работа сегодня. Я тоже хочу адской работы. Я не лентяй, а безработный. Понял ли ты это?.. Мне не хватает силы оторваться от привычной бездеятельности и свистопляски. Потом – я один. Так получилось. Никто не виноват. Я хочу выиграть «Москвич» в лотерею. Хочу полюбить хорошую девчонку, хочу чтоб она родила мне сына – сегодня, сейчас… Я бы мог тебе не писать всего этого, потому что приеду в Москву раньше письма – но лучше уж выложить это вот так, в упор – без реплик. Тебе не нравится «иждивенец от общества – А. Чернявский»? И мне он не нравится. Самокритика на словах? Правильно. Значит, осталось приступить к делу, как сказал бы в этом случае Гриша Поженян». Сашу Чернявского я очень любил, и такого, как он, друга мужского рода у меня уже не было.
Но