Тем не менее, наш сад (остатки лицейского парка) со стороны Каменноостровского проспекта, благородство архитектуры и интерьеров (вернее их остатков) основного корпуса бывшего лицея, производили впечатление и настраивали школяров на серьезный и даже возвышенный лад. Узоры лепнины стен и фризов, кованная решетка лестницы, ее уже подстертые ступени из пудожского доломита, чудом сохранившиеся парадные зеркала с тусклой позолотой рам были отголосками родства этого лицея еще со своим предтечей – Царскосельским, Пушкинским. А «вишенкой на торте» для нас был, безусловно, объемный, двухметровый бронзовый бюст Поэта, стоящий в просторном вестибюле первого этажа. Поэтому, подписывая каждый раз свою новую тетрадку, строку «школа № 69 им. А. С. Пушкина» мы выводили особо старательно. А касаясь ладошкой его прохладного, с зеркальной патиной сюртука, мы уже могли не бояться очередного сочинения или контрольной. Этот бюст исчез в 90-е, как и каменные старинные плиты дорожки к крыльцу лицея. Где они и почему исчезли – вопрос № 2.
Наша школа долгие годы была живой и успешной. В старомодном, чопорном, как и сам директор, его кабинете, блистали в витринах спортивные кубки и медали, впечатлял веер победных грамот – свидетельств различных школьных побед и достижений. На одной из стен актового зала висели мраморные доски с выбитыми золотом фамилиями выпускников-медалистов. На высшем уровне были обустроены кабинеты физики, химии и биологии. Еще даже и с дореволюционными приборами, штативами и прочим почти музейным оборудованием. И сидя под портретом А. С. Попова, работая с подобным раритетным амперметром, казалось, что и ты на пороге открытия, допустим, неизвестных еще науке радиоволн. Конечно, что-то и пополнило приборное «богатство» кабинетов в послевоенное время, например, уже советские микроскопы для изучения растительных клеток (препаратов репчатого лука). Эти кабинеты были «серьезно» оборудованы и специальными боксами-вытяжками, имели лаборантские помещения.
В классе музыкальных занятий (пения) и на сцене актового зала стояли кабинетные рояли, может «Ратке», «Беккер» или «Мюльбах» – производства Петербургских дореволюционных фабрик. Правда, настройщиков мы не видели ни разу. Предмет «пение» не требовал особых усилий. Начинали с разучивания «У дороги чибис». И уже первоклассниками приблизились к печальной догадке, что естественное желание ребенка петь после таких уроков пропадет навсегда. Во многом так и случилось. А пик абсурда пришелся на 7-й класс с «изучением» педагогического «хита» Дм. Кабалевского «Петя и волк» на музыку С. Прокофьева. Либретто – надуманая «манная каша», а музыка, пусть и упрощенный парафраз своего же балета «Ромео и Джульетта», но все равно, не для уха подростка. Респект лишь, спасительно подоспевшим в те годы, Битлам. Сегодня почти в любой стране, наблюдая умение и желание танцевать уже с детских лет свои народные «хоро» и «зикр», знание и исполнение в любой компании «базовых» народных песен, с горечью осознаешь себя обделенным