Петроградская ойкумена школяров 60-х. Письма самим себе. Михаил Семёнов

представления и концерты, торжественные линейки и выпускные вечера. Приглашались профессиональные актеры и даже, однажды, гипнолог-гипнотизер, профессор Павел Буль с сеансом пусть и научной, но почти «магии». Желающих из зала он гипнотизировал на сцене, затем, к всеобщему восторгу, возвращал в сознание. В другой раз актер-чтец, декламируя со сцены стихи Андрея Вознесенского, старался при этом подражать авторскому исполнению – нараспев интонируя, выстреливал рубленными фразами, ритмически вскидывал руку с зажатой книжечкой стихов и даже слегка нарочито «по-авторски» заикался. Пригласила его Людмила Викторовна Старцева – наш педагог-словесник. И хотя в памяти от той учебы сохранился, пожалуй, только «четвертый сон Веры Павловны», суть оказалась в другом – в ее деликатных стараниях на уроках «литературными средствами» помочь нам стать приличными людьми и, о чудо – ей это, похоже, удалось!

      Ученические раздевалки школы были простыми, с прибитыми к вешалкам в рядок силуминовыми крючками. Их мы иногда отдирали, стачивали напильником, такие опилки были нужны для изготовления самодельных «бенгальских огней». Из карманов пальто кто-то периодически потаскивал забытую мелочь. Часто путали зимние, почти у всех одинаковые шапки. Один раз такая подмена неожиданно закончилась давно забытым, неизвестным нам, педикулезом. С ним, к счастью, быстро справилась одна из бабушек, поработавшая в 20-е годы с беспризорниками в детском доме и с тех пор знакомая с этой напастью не понаслышке.

      Каким было качество обучения в годы нашего школярства? Несмотря на усилия нескольких еще волевых, преданных делу и почему-то чаще одиноких педагогов (особенно, по математике – Клавдии Петровны Захаровой), вцелом, оно уже было не выше среднего. Многим школярам пришлось по одному и группами дополнительно заниматься с репетиторами по русскому языку, математике, химии, английскому. Причем, в школе никто проблем с отставанием не подмечал, беспокоились только неравнодушные близкие. Может поэтому после 8-го класса некоторые лучшие ученики уходили в специализированные школы: английские, математические. Этим нашей и другим средним школам города был нанесен серьезный урон, ведь в классах обычно на лидеров равнялись и тянулись за ними. Да и ничто не мешало способным «набираться» ума у нас в школе. Вспоминаю, например, Леона Тахтаджана, года на два нас постарше, одного из самых талантливых математиков из выпускников нашей школы. Он после 10-го класса поступил на мехмат ЛГУ, там его, еще студента, пригласил на свой семинар акад. Людвиг Фадеев. А через год однокурсники, тоже математики, уже не смогли понять суть их исследований, столь недостижимой уже была степень абстракции тех логических построений.

      В наши школьные годы учительский коллектив школы вместе с директором и завучем в основном состоял из критично великовозрастных педагогов. Они неплохо слаженно проработали вместе много лет, теперь же ощущалась их усталость и нежелание что-либо менять, а лучшие достижения и креативность, памятные старшим