– Эх, уважаемый Пиндола! Самую искреннюю молитву я как-то слышал от бедолаги, наступившего в собачье дерьмо. «Ну, спасибо Тебе, прости грешного! Такое вот я говно!» Я это использовал потом, для сомневающихся. Говорил своим: чем раньше признаешь себя говном, тем проще жить говном. Но только не в нашей команде. Поскольку у дерьма, чьим бы оно ни было, стремления заканчиваются в момент испражнения… Нет, дорогой архат, я и в нирване найду чем заняться.
Дискуссии, однако, протекали в «тёплой дружеской обстановке». И Пиндола не усердствовал, и Василий не наседал: поглаживал, почёсывал и получал весьма щедрые пожертвования, достойные бодхисатвы. И как ни непрактично для бизнеса, часть их Чечкин возвращал обратно: не получалось не жалеть того, чьё сострадание к сущностям приводило к унизительной процедуре обрезания крыльев. Хоть и не видел смысла в альтруизме архата и даже чувствовал в нём помеху. И на том свете филантропы восставали против рынка и религий, успешно монетизирующих веру, предлагали какое-то системное социальное развитие, наивные. И что? Альтруизм в лучшем случае вызывал апатию к потребительству, в худшем – убивал корыстью.
А тут… Незадолго до третьего обрезания Пиндола рассказал Чечкину, что собирается ни много ни мало опорочить Слово (в адрес кого-нибудь из тройки). В прошлые разы его чекрыжили за многократные сострадания к «патрициям» и за призывы к прибывающим не носить одежды. Терпели до последнего, определили в рай внепланово, лишь бы не нарывался. Но крылья у высоконравственного архата регенерировали, как хвост у ящерицы. Снова начинал барагозить. И надо же было так довести толерантностью, что Пиндола решил посягнуть на святое – на Слово. И не абы как, а с коварным умыслом. «За такое обрезанием не отделаетесь, – честно предупредил Василий, – могут и адовым заклеймить». И ухом не повёл. В общем, натаскал его Чечкин по одноэтажным загибам. На пальцах, что называется. Заодно и предложил влиться в команду в случае удачного исхода – в качестве ученика.
– Простите, если предложение звучит унизительно для архата, но так вы сможете законно сострадать сущностям и контролировать своё пребывание здесь. Мы научим. И даже водки дадим, если хотите.
Тогда Пиндола ничего не ответил. Лишь горестно посмотрел на Чечкина, не видя разумной сущности, и отправился прямиком к пункту прибытия, изрыгая фонтаны непристойностей в адрес ангелов и демонов. Василий и тот ошалел: не думал, что жестами можно добиться столь выдающегося красноречия… А теперь бодхисатва довольный отдыхал после трудов, спорил с бурёнкой о невозможности реинкарнации парнокопытных в траву, «ибо они уже познали вкус травы», и был совершенно бесполезен