– А я думал, вы тут главный.
– Ну, нет… – замялся Коля, – Я один из… Нет у нас вождя. Может и плохо, что нет, не знаю…
– Я ужасно глупо выскочил, Николай Иванович?
– Глупо? О, нисколько! Напротив. Редко встретишь такую простую и ясную точку, особенно у противников. У нас-то это сплошь и рядом. Иногда оторопь берет: все во всем согласны, на словах, а как сядешь о деле договариваться – с места не сдвинуться.
– Моя точка проста, Николай Иванович. «Не убий». Что тут прибавлять, в чем путаться?..
– Вы еще «подставь щеку» вспомните.
– А что? И вспомню! И если хотите знать, так тот, кто в самом деле щеку бы подставил – тот и совершил бы сейчас же самую великую революцию, единственно необходимую человеку и человечеству. Ах, да что говорить… Все говорят, никто не делает. Я сам ведь первый сдачи дам, Николай Иванович.
– Хороший вы человек, Алексей Федорович, жаль с вами расставаться. Вот кого у нас не хватает – такого, как вы. Ивана-царевича. Умные есть, смелые… А царевича нет. Наши-то почему так на вас набросились? Полюбить успели. За эти минуты, пока вы говорили, полюбили вас и власть вашу над собой почувствовали. И бросились драться, чтобы не броситься руки вам целовать.
– Да что же это, Коля! А как же «либерте, эгалите, фратерните»? Как же ваше «эгалите» с царевичем-то согласить? Ведь одно из двух, согласитесь…
Коля даже хлопнул себя по лбу.
– Ну, что за человек! Ну, как с вами разговаривать! Ведь все с ног на голову ставите!
– Нет, это у вас все на голове стоит! Путаница сплошная! И вы, с этой путаницей, людей вести хотите! Куда? Сами-то сначала поймите…
Мокрый снег уже лепил вовсю, дул с Невы уже такой ветер, что поминутно приходилось отирать от снега лицо, чтобы что-то видеть.
– Вон она, Россия! Ни зги не видать, из переулка на проспект выйти – уже задача… И это в столице! А вы… Слепой слепого…
– Никого я никуда вести не хочу! Алексей Федорович, я просто вижу перед собой изверга, преступника, не только не наказанного, но награжденного, обласканного, орденами увешанного, сытого, самодовольного. И нет на него земного суда, более того, он сам земной суд творит. А небесного, божьего-то суда я ждать не хочу, не могу! Стыдно! Алексей Федорович, я в бога давно не верую, вы знаете, но если бы веровал, перед лицом его со стыда бы сгорел, что терплю эту мерзость…
– Коля, Христос терпел и нам велел…
– А, терпел да велел! Почем вы знаете, может вам терпение-то в книгу вставили! Князья мира сего вставили, от себя вписали, чтобы спать спокойно, рабьего ножа не бояться…
– Да не словами же это вписано! Ведь Он на крест за нас пошел, и крестные муки не на словах терпел… Ах, дети, дети, революционеры, атеисты… все торопитесь, ни одной мысли не додумали…
«Ивана-царевича