С этой точки зрения он обрушивается на романтическую любовь, насмехаясь над идолами Данте, Петрарки и Шекспира. И правильно делает. И именно этого насмехательства не простило ему его время, как не простило его Кьеркегору, Флоберу, Жорж Санд, Бертрану Расселу. Его заклеймили порочным за его категорический отказ признавать эту «патетическую фальшь» высшей истиной и божественной поэзией. Он первым со всей жесткостью показал пагубность этих иллюзий, показал, что источником романтической любви является не божественное вдохновение, а разновидность психического расстройства, которую он называет «эгоистической дичью»:
«Но как страданья женщины постичь?
О ней мужчина, если он влюблен,
Твердит эгоистическую дичь!»
Итак, Байрон связывает болезненность романтической влюбленности с эгоизмом, который он не оправдывает даже в виде просвещенного, рационального эгоизма, модного в эпоху эмпиризма. С Байрона начинается изображение романтической любви как некоего идола, как бредовой иллюзии, которую надо вовремя развеять, иначе она погубит человека, приведет к расстройству и разложению все его психические силы:
«Когда прелестно и медоточиво
Поют поэты о любви своей
И спаривают рифмы прихотливо,
Как лентами Киприда – голубей,
Не спорю я, они красноречивы;
Но чем творенье лучше, тем вредней:
Назон и сам Петрарка, без сомнений,
Ввели в соблазн десятки поколений.
Но я и не хочу изображать
Любовные дела в приятном свете,
Я буду строго факты излагать,
Имея поучение в предмете;
Моралью буду я опровергать
Мечты и страсти пагубные эти,
«Вы хладнокровны, сэр!» – сказал Жуан.
«А как же! – Англичанин усмехнулся.
Вначале всех нас манит океан,
Но кто потом на берег не вернулся?
Я знал восторгов сладостный обман,
Но от него я вовремя очнулся.
Былых иллюзий я не узнаю
Они, как змеи, сняли чешую.
Согласен я, что чешуя другая
Бывает и пестрен, но каждый раз
Она сползает, медленно линяя,
И новая уже ласкает глаз.
Сперва любовь нас ловит, ослепляя,
Но не одна любовь прельщает нас;
Злопамятство, упрямство, жажда славы
Приманок много для любого нрава»
«Гарольд не раз любил, иль видел сон,
Да, сон любви, – любовь ведь сновиденье.
Но стал угрюмо-равнодушным он.
Давно в своем сердечном охлажденье
Он понял: наступает пробужденье,
И пусть надежды счастье нам сулят,
Кончается их яркое цветенье,
Волшебный исчезает аромат,
И что ж останется: кипящий в сердце яд.
Наш