Слова ведь их и связали.
И это был именно тот случай, когда об истинном корне связи узнаёшь не потом, спустя какое-то приличное время, а сразу, пулей в лоб.
– А я ваш текст читала, – вот он, выстрел. Может, и не в лоб, может, в сердце. Из пневматической винтовки, будто из лука. Крылышки осталось стрелку пририсовать. А пуля мгновенно выскочила, её менее чем секундный полёт так и ощущался. Остро, но глухо. Вылетела пуля – вроде и замечаешь, а вроде и нет.
Любовь ли это? Люблю ли я тебя, Даш, Дашенька, люблю, или так, привык уже к тебе, как к очередному вечно стоящему на месте предмету мебели, как к вон тому креслу, которое как стоит в углу, так и будет всегда стоять, и приятно в него опускаться после тяжёлого дня, и приятно в нём находиться, и приятно в нём засыпать, да и на вид оно вообще – приятное, лучше и не скажешь, хоть и орудуешь словами получше соседа с лестничной клетки, который всё равно про многое так же говорит – приятный, приятное, приятная, приятные, в конце концов. Люблю? Он ещё выходит мусор выбрасывать чуть ли не в чём мать родила. Майка-алкоголичка растянутая, белая да в желтоватых пятнах, а местами и в чёрных, будто что-то с машиной в ней делал, тёмно-зелёные, наверное, клетчатые шорты каких-то лохматых годов, шлёпанцы чёрные на босу ногу. От него регулярно несёт пивом и дешёвой рыбой. Сталкиваются иногда, хмыкают. У него уже залысина появилась. Кот живёт, чёрный, с белыми вкраплениями в шёрстке на животе и лапах. Жена реже на глаза попадается. Вроде как в магазине работает. Консультант там или кассир, не запоминал никто. А сосед часто дома отсиживался отсиживался. Иногда снова шёл на какую-то работу, но надолго там не задерживался. Люди бы закричали наверняка: сексист! И стремились бы всячески его опозорить, сами не понимая, что и их действия можно счесть за тот ещё сексизм. Но жену не бил, жену любил, даже редко, необычайно редко для мужика пил, и жена любила его тоже, любовью какой-то чрезвычайно преданной. Чуть ли не шлёпанцы эти ободранные ему подносить готова была на блюдечке. Унижалась? Про себя так всё равно не думала никогда, любила ведь его крепко-крепко, отчаянно-отчаянно. Жемчужную свадьбу недавно вот отметили. Друзей каких-то даже звали. Калугин удивился ещё тогда: какие у них друзья могут быть вообще? Оказалось, такие же, как и они сами. Ничего удивительного. Ничего интересного. Сын у них был ещё, да съехал сразу после наступления совершеннолетия. Пару раз его Калугин видел. Не здоровались. Но пару минут – сосуществовали. В остальном – скучные люди, даже писать о них не хотелось. Не придумывалось ничего, ведь вся жизнь их – одно сплошное непродуманное. Хочешь, не хочешь – не спрашивает тебя никто,