Культура вечна? Конечно. До тех пор, пока вечен человек.
Любовь ли это? Даш, Дашенька, ты видишь во мне творца культуры, ты же меня боготворишь почти что. Не превращайся только в жену этого недоалкоголика с лестничной клетки, пожалуйста, не превращайся. Только люби меня, что ли, люби?
В итоге смирился. Да, видимо, полюбил. Единым выстрелом. Точным, как казалось тогда, когда стреляли. Подошли потом к мишеням – стрелок такой-то стрельбу окончил – и увидели, что выстрел пошёл куда-то мимо. Но всё равно попал. Невидимый какой-то ещё. Всё равно ощущаемый.
Устроилась на работу в школу уже тогда, когда и «Весы», и «Путь» читателей радовали. Или, может, не всех радовали: Калугин не интересовался. Но «Путь» на одном – Дашином – дыхании написался. И критикам по душе пришёлся даже. Любовь ведь появилась, которой в «Весах» места не было, любовь! Величайшее достижение мироздания.
Её сначала к старшим классам поставили. Она там и преподавала Тургенева, Шолохова, Шаламова. Жаловалась потом, готовя параллельно ужин. Не слушают ведь, болтают, в телефонах сидят и внаглую другие книги сидят и читают. Калугин тихо посмеивался. Радовалась бы, что вообще что-то читают, говорил. А Даша радоваться не могла. Как можно радоваться тому, что они все параллельно читают очередную фантастику, причём низкосортную? Книжки ещё эти прочитал-выкинул, на бумаге, которая хуже школьной туалетной. А Базаров их во не вдохновляет, нет. Впрочем, это и Калугину не нравилось. За это, считал он, их действительно можно было не любить.
А потом сказала в очередной вечер:
– Представляешь, мне дали класс под руководство. Я ведь совсем недавно к ним пришла, а мне уже ребят…
– А какой это класс? – спросил.
– Пятый, малыши ещё совсем.
Пятый, пятый… что там вообще в пятом проходить, «Льва, колдунью и платяной шкаф»? Эту Библию замаскированную? Всё равно не поймут ведь весь смысл да все идеи. Даша не говорила, но точно беспокоилась. А вдруг плохо преподаст? А вдруг плохо вести их всех за собой будет? Вдруг не справится? Она ведь ещё не совсем приспособлена к работе с детьми, она ведь почти что только что пришла, только-только заменились все мёртвые кумиры в её рабочих руках на эти цветы жизни, от которых сплошная мука в основном, сплошной срыв голоса, сплошное, но временное горе. Она ведь Даша, Дашенька, главная его не муза, не вдохновительница, но почти что фея-крёстная, пусть он, Митя, и некрещёный младенец. Каково же теперь ей, Дашке, должно было быть, каково?
Но даже и об этом тогда не думал. В голове крутилась пирамида. Вспоминалась пирамидка из колец из детства. Вспоминались пирамиды Хеопса. Вспоминалась пирамида Маслоу. И задумывался: а какое место в ней должна занимать любовь?
3
В книжном было литературное кафе. Встречи буквально проходили на его территории, вернее, на периферии: вроде и столики, а вроде и полки, набитые кулинарными книгами. Да, вроде буквы,