Много лет спустя, Меркулов-младший, посещая проездом Москву, ни разу не бывал по этому адресу, зная описание квартиры номер тридцать и ее жильцов только по рассказам бабушки Александры.
Из этих рассказов следовало, что Николай Лукич, будучи дольщиком кооперативного строительства, выбрал себе квартиру на пятом этаже, чтобы удобнее было пользоваться летним садом, оборудованным этажом выше.
Большую часть квартиры занимала гостиная, она же – столовая. На паркетном полу лежали шкуры бурого и белого медведей, перед сафьяновым диваном – шкуры серых разбойников, вдоль стен – шкафы с книгами, на стене на стене, позади дивана, – гобелен с кокетливыми дамами и галантными кавалерами. Из гостиной – две двери: в комнаты Николая Лукича и тетки Сони. Из прихожей по коридору – ватерклозет и ванная. Отдельно от всех – Машина территория: кухня с небольшим чуланом.
Оставшись после ареста и расстрела Николая Лукича одна, тетка Соня стала пускать квартирантов, которые, время от времени сменяясь, проживали в квартире до самой ее смерти. Ни Александра, ни Меркулов-первый – единственные ее родственники, не получили причитавшееся им по закону наследство, так как тетка Соня, оставаясь до последних дней верной себе, перед тем как переселиться в иной мир, успела сжечь весь личный архив, хранивший многие, неизвестные современным исследователям свидетельства событий и факты, и передать квартиру московскому горсовету.
На следующий день отправились в гости к «Алексею Максимовичу».
Утром Николай Лукич сказал весело и непонятно «Поедем на горьковский вокзал».
После услышанных от тетки Сони слов, что «ребенка лучше не брать. Ты, ведь, знаешь, Николай, что Алексей Максимович не любит маленьких детей. От них один шум и беспорядок», Меркулов-первый охотнее остался бы дома, впервые почувствовав, что его существование на белом свете может кому-то мешать и быть неприятным.
Но Николай Лукич, «как всегда, решил по своему», и Меркулова-первого взяли с собой.
Дом, в который они приехали, в самом деле, был похож одновременно на вокзал и учреждение: прохладный сумрак вестибюля, большая люстра, спускавшаяся с высокого лепного потолка, широкие, во всю стену мозаичные окна, расставленные повсюду диваны и кресла, в которых в молчаливых позах ожидания сидели какие-то люди, другие люди деловито сновали вверх-вниз по лестнице, похожей на застывшие «наплывы» стеариновой свечи.
Люди, сидевшие на диванах, были смирны и терпеливы.
Видимо, «Алексей Максимович» был строг не только с маленькими детьми.
В холе их встретил не менее строгий распорядитель, но при виде их тут же стал обходительным и приятным «Петром Петровичем». Уважительно поприветствовав Николая Лукича и галантно пожав кончики пальцев тетки Сони, как знать, возможно, он даже знал ее агентурное имя, Петр Петрович, снова став неприступным, громко объявил ожидавшим людям, что «Алексею Максимовичу