И.В. Гете «Рейнеке-лис». Песнь первая.
При этом в его глазах то вспыхивали, то гасли огоньки. Читал он не просто мастерски, он актерствовал, сам наслаждаясь своим актерством.
Рассказав всю историю до надгробной эпитафии на могиле Скребоножки и сорвав шквал аплодисментов, довольный собой Алексей Максимович обратился к Меркулову-первому:
– Ну, что, страшно тебе было, карапуз?
Меркулов-первый впервые воочию видел и слышал актерскую игру, так его поразившую, что сюжет печальной истории отложился в его сознании отдельными, не связанными между собой кусочками. Впрочем, курочку Скребоножку ему было жалко.
Меркулов-первый чувствовал, что Алексею Максимовичу хочется, чтобы ему было страшно, поэтому он сам решил поактерствовать и, решительно кивнув головой, ответил:
– Стлашно.
– Раз страшно, почему же ты не заплакал? А?
Меркулов-первый смущенно улыбался, не понимая чего от него хотят.
– А ты, оказывается, не из робкого десятка! Не то, что мои «соплюхи». Те, как начну им читать про Сребоножку, сразу нюни распускают и неделю курятину есть отказываются…Ну, быть тебе прокурором.
Шутка имела успех, вызвав волну смеха, прокатившуюся из конца в конец стола.
Меркулов-первый не знал, что означает слово «прокурор», но постеснялся спросить об этом у сидящего рядом дяди Коли и решил, что это то же самое, что «кондуктор».
Но почему же именно прокурор?
Было что-то в воздухе, которым они все дышали. Они все были отравлены этим.
Горизонт был обложен грозовыми тучами, то и дело озаряемыми вспышками молний.
Гроза приближалась, но никто из них не обращал на это внимание – было время, они сами с упоением вторили раскатам грозного грома, наивно преувеличивая собственную роль в размахе грянувшей стихии. Тогда это было возбуждающе эпатажно и угрожало исключительно «глупым пингвинам», «робким гагарам» и прочей обывательской ничтожности.
Вихри той бури расправили им крылья и вознесли на недоступную прежде высоту, где так много грозового кислорода – озона, дав привилегию дышать полной грудью.
Но теперь гроза угрожала непосредственно им самим.
И кто, как не он – старый Буревестник, должен был раньше других почувствовать это?
Он чувствовал и ….боялся, не помышляя больше о полете.
Наступало время опасное для старых Буревестников.
Николай Лукич не зря обратил внимание на слова, вроде бы сказанные не к месту, как вырвавшийся наружу ответ на некий внутренний спор: «…Конечно, были ошибки». Потому что скоро, очень скоро старый и утомленный Буревестник закончит этот спор словами «Если враг не сдается – его уничтожают».
Приближалось время Больших процессов.
А сейчас еще можно было и пошутить.
Прощаясь с Меркуловым-первым, Алексей Максимович сдержал свое обещание и подарил…..нефритовую обезьянку с безмятежной улыбкой на мордочке