Его только успели обмыть, когда мы вошли в больничную палату. Он лежал, как лежат все мертвецы, отстраненно, холодно, равнодушно. Искалеченное его тело было вытянуто и накрыто простыней. Я ощутил странность всего происходящего. Казалось бы, еще две неделю назад С. мог бы ходить по этой комнате, нетерпеливо озираясь и сжимая жилистые кулаки. Его вечно задорный взгляд с вызовом. Кучерявые короткие волосы. Живость во всем лице. Ему нравилась жизнь. Отчего-то в нашем мире принято, что оптимисты уходят первыми. С. никогда не разговаривал о смерти, будто бы даже не представляя, что таковая существует. Для него она была чем-то таким же далеким, как Нью-Йорк или Сеул.
Боря преобразился. Как-то весь съежившись, он лишь искоса взглянул на С. и стремительно выбежал из палаты. Я смотрел на покойника спокойно, даже тупо. Точно помню интерес, вызванный неестественной белизной тела. Он еще не успел распухнуть и начать разлагаться. Это был все тот же человек, что в предыдущем месяце занимал у меня две тысячи рублей. Так и не отдал… Был все тот же человек, клявшийся заработать на Мерседес до двадцати пяти лет. Не успел. Все тот же. Но не сделавший сотен вещей, не добравшийся до тысяч дел. Все тот же. Но уже не тот.
Хоронили парня закрыто, будто родители хотели подчеркнуть, что та, другая жизнь и погубила их сына. Та, что происходила вне дома, где он всегда был учтив и покорен. Та, что писалась во дворах да в подвалах, под эгидой мефедрона и текилы. В обществе проституток с Чистых прудов. В этом было что-то, что мы с Борей могли бы понять, но не желали понимать. С. погубил не этот дурной перечень, а случайность.
Еще в сентябре мне казалось, будто я знаю так много, что уж никак не могу называться молодым. Знал о Декарте и Спинозе, Флобере и Гюго, Есенине, Мандельштаме, Ахматовой. Про мировые войны и крестовые походы. Знал физику, органическую, неорганическую, аналитическую и бог еще знает какую химию. Катализ, окисление, получение аммиака. Поливинилхлорид, диссипативные потери. Про Афину, Немезиду, Ахиллеса тоже знал. И про Бадди Холли с Диланом знал. О Прекрасной эпохе знал, о крещении Руси знал. И байронизм, и романтизм… Не говоря уже о множестве лиц, прошедших вдоль моей жизни. Я их никогда не забуду. Будь они настоящие или вымышленные, будь то Кусмановы, Майоровы, Павловские, Шараповы или же Печорины, Базаровы, Моро и Гамлеты… Но после увиденного я казался себе совершенно недоразвитым, почти что зачатком человека. Я уже не чувствовал в себе непоколебимую уверенность в том, что «все впереди». А что впереди то? Вот такая же трупная драматургия? Пройдет несколько дней и все тело С. раздует от накопившихся внутри газов. Как брезгливо становится…
Мы долго стояли с Борей у больничного забора, то и дело поглядывая друга на друга,