И все-таки слова сами закопошились в голове, ведя себя крайне распущенно. Анна закрутила на пальце прядь каштановых волос, которые порой казались чуть рыжими, стоило только приглушенному свету осмелиться осветить их. Глаза темные, при одном взгляде на них я ощутил, что в глубине их раскинулась таинственная тьма, сокрытая, но в момент ставшая желанной для меня. Прямой лоб, с достоинством сливающийся с гордым, даже высокомерным выражением лица, в котором было что-то, напоминающее о боли, о горьком, растоптанном сердце. Чуть круглые щеки, обманчиво наталкивающие на образы истинно русских красавиц, описанных в литературе девятнадцатого века. Таких нежных, беспечных, впитывающих в себя всякую шалость. Россыпь озорных веснушек, покрывших красивое лицо Анны, также привела меня к желанию бежать тотчас домой, дабы описать скрупулезно увиденное. Что-то родное мне увиделось в Анне, а может померещилось… Отчего же я не могу высказать хотя бы часть этих смелых, наивных, полных искренности мыслей? Береза с хрустом прижималась все ближе к земле. Мой отец как-то сказал, что моя обыкновенность убога, постыдна. Ординарность в голове, трусость в сердце.
После пятого глотка разбавленного виски я принялся влюбляться. Алкоголь пока не был вульгарен и лишь ускорял мысли. Тотчас Анна стала неотъемлемой частью моей книги. Сюжет уже зародился и тяготил меня ежеминутно. Я хожу с ним, как с раковой опухолью. Всюду мне помогают, уступают место в транспорте, полицейский перекрывает движение, а девушки склоняют головы к моим плечам. Откуда им известно, что я болен? Нет ни капельницы, ни бритой головы. Лишь впавшие глаза, костлявость. Блеклость моего мира оттеняется карнавальной пестротой окружающего мира, мира других людей, где нет злобы, лицемерия, лжи, крови, предательства, рекламы безалкогольного пива, сигарет без табака, секса без оргазма, любви без износа. Анна уже повернута ко мне в профиль, кажется, алкоголь все же начал замедлять