И вдруг в одночасье проект закрыли. Один звонок, и заказа не стало. Объяснения выглядели очевидной липой – «в связи с чем-то там-то…». В кулуарах обсуждали причины – от происков конкурентов до тривиального «не поделились». Какая из них настоящая, было уже без разницы. Настроение в любом случае колебалось от гнусного до отвратительного.
Приход Головина профессора оживил. То, с чем он объявился, говорило о появлении в унылых аспирантских рядах настоящего отморозка. Выслушав соображения, напоминавшие логически выстроенный бред, профессор почувствовал, как в настройках что-то будто бы изменилось. Ветер, магнитное поле… он не знал, что именно. Это было давно забытое ощущение, сродни зарождающемуся электричеству. Двухнедельная боль стала медленно отходить. Жизнь как будто бы продолжалась.
В Паганеле ему нравилось все. Приятен был даже сам хамский факт – аспирант, принятый с опозданием на полгода, вместо того, чтобы тихо радоваться и кропать, требовал поменять ему утвержденную тему. То, что он предлагал, казалось глупостью несусветной. Но где-то первые минут десять. А вот потом впечатляло. Настоящий прорыв, причем в давно освоенной области. В ней не задерживались, игнорируя как залежалый материал. А Головин зацепился, и зацепился не зря, об этом говорили не только его догадки, но и одна из Нобелевских премий за резонансную диагностику. Тему близкую и давно уже не передовую.
Смущали лишь опыты аспиранта. Профессор поймал себя на том, что подобного не вытворял даже он и даже по молодости. Осознав, что сами эксперименты для Головина принципиальны, Тимченко решил их не пресекать, но и не светить до времени. Нравственность тут была ни при чем. С первого разговора стало понятно, что ни опыты, ни теорию лучше не афишировать.
Ничего революционного здесь на первый взгляд не было, лишь частности, оказавшиеся невостребованными. В этом и был свой резон.
Современная наука привыкла быть сложной, и простые явления рассматривала не часто. Если кто-то и обращался к знаниям прошлого, то скорее для констатации, а не исследований. Материалы столетней давности считались как бы закрытыми – они все просчитаны и учтены. По каждому из выведенных законов был свой отдельный памятник. Но с одним из них произошел недосмотр.
О колебаниях или вибрациях известно давно. Современный мир использует их вроде бы широко: в музыке, акустике, радиоэлектронике… Перечисляя список, в конце его обнаруживаешь вдруг странность – он оказывается небольшим. Область применения вибраций всего ничего, и дальше малых токов почти не идет. В оставшихся сферах с ними предпочитают бороться.
И это при том, что каждая частица природы обладает собственными колебаниями. Они одна из причин, по которым все в этом мире отличается друг от друга. Именно в них заключается самое главное – жизнь.
Странно