– Когда б имел златыя горы…
От неожиданности я подпрыгиваю на стуле, безвозвратно утратив окончание фразы. Голосовая мощь моей визави превосходит всякое вероятие. Плотная, тумбастенькая, совсем без шеи, страшновато напрягая место сочленения головы с туловищем, она поет дико, но здорово, песня оказывается длинной, с назидательным сюжетом. Женщины подхватывают, я открываю рот вместе с ними и смотрю на них, смотрю. Какие старые… Господи, ведь мы почти ровесницы! Какие некрасивые… в парадных платьях и прическах это бросается в глаза сильнее, чем в повседневной затрапезе. Скоро то же будет со мной… или уже? Но чего во мне никогда не появится, так это подобной лютой жизнерадостности. В их пении такое неистовство нерастраченных чувств, что впору все забыть – грубость облика, недостаток вкуса и слуха.
Оставь, Мария, мои стены,
Я провожу тебя с крыльца!
Действительно, пора. Завтра нас ждут у Завьяловых. Туда кузякинских не зовут, только дачников. Любе немила деревня и все, что с ней связано. Завьяловы – беженцы из Средней Азии, они там жили в городе и принадлежали к начальствующему сословию. Когда для первого знакомства Любовь Семеновна плакалась, сколь унизительно копаться в навозе после того как руководила отделом РОНО, я сочувственно хмыкала, но про себя думала, что при этакой дилемме выбрала бы навоз.
В Завьяловой и после всех передряг еще что-то сохранялось от советского преуспеяния, боевитого, ханжеского, но в дамском варианте непременно благоухающего большой парфюмерной химией. Она мне напомнила… Была у нас на курсе злющая сладенькая красотка – талия в рюмочку, губки цветочком, кудри просто ах – ее муж-физик говаривал:
– Тебе от меня уходить нельзя. На карту поставлена обороноспособность государства! Создать нейтронную бомбу я способен только в союзе с тобой!
Нет, не понравилась мне Люба Завьялова, угадать в ней под ошметками облезающего партийно-чиновничьего глянца личность пусть не близкого склада, но с головой, душой и честью я тогда не сумела. С порога бы отшила, не будь она беженкой – человеком, затерянным в чуждом мире. Упрямая отвага, с какой она старалась сохранить в Кузякине былую элегантность, ее задорно приподнятая на каблучках нарядная фигурка среди насмешливо поджимающих губы местных баб – все это казалось жалобной напрасной бравадой. Ничего подобного! Прошло года четыре, и она снова на коне. Одинаково виртуозно управляется с непослушными коровами, ордами пьяных юнцов на клубной дискотеке и председателем… то бишь директором Зобовым, с которым научилась объясняться по-свойски:
– Ты что, охренел? Не будь козлом: клубу нужно то-то и то-то. Вот коньячка прими и давай это дело решать!
С виду она по-прежнему Белоснежка – так мы с Игорем между собой сразу прозвали ее. Только