Сергей промолчал. Не говорить же матери, что она почти угадала насчет мотива.
«Знала б истинную причину, из-за чего пошел в секцию – чтобы постоять за себя против нечеловеческой, просто великанской силы отца – ошалела бы. За себя постоять… и за нее – мать».
На стенных плакатах, которые раньше повсюду висели: на домах, в метро, в переходах, на газетных уличных стендах, строгая женщина в подвязанном платке, хмурясь и сердясь, тыкала пальцем в лицо прямо на нее смотрящего или в спину проходящего мимо и предупреждала, звала, угрожала: «Родина-мать зовет!»
«Почему только мать? – думал Сергей, вспоминая все, что слышал о войне. – А где же он, отец?»
Еще один год и ему стукнуло четырнадцать; Сергей продолжал упорно преодолевать препятствия: и временные, и расстояние – тратил на перемещения туда-сюда около трех часов каждую поездку. Но однажды тренер сказал, что летом всё «общество» отправится прямиком в спортивный лагерь.
– Я не… поеду… не смогу… – замялся Сергей. Он не ожидал такого подлого удара от наставника, и едва его не пропустил.
– Учти, – добавил тренер, – что к осени, когда ребята вернутся обратно домой, каждый из них вырастет на голову выше тебя. Там такие нагрузочки на тренировках, что хочешь не хочешь, а вытянешься, как жираф, таких тут в пыльном помещении не создать. Свежий воздух, речка, – он закатил глаза, млея от предстоявшего блаженства. – Многое потеряешь.
Сергей не отвечал.
Тренер подумал и предложил:
– Если хочешь, я поговорю с начальником лагеря: мы дадим скидку на путевку. Хорошую скидку.
Сергей покраснел, уши загорелись и стали жечься.
– Не надо… не надо скидку, – промямлил он. – Совсем не надо. Вы что? Я…
– Ну не надо, так не надо, – пожал плечами тренер. – Как знаешь, – и ушел.
«Ушел, – подумал Сергей. – Навсегда».
А много лет спустя подумал снова и сказал себе, сказал иначе: «Он ушел, а мне нужно было не молчать, а его остановить, прокричать ему вслед: «Стой, не уходи. Я согласен. Со всем согласен». И еще что-нибудь сказать вдогонку, ну например, что не смогу без него, без них, без спартанцев жить, что его, их уход – все равно, что смерть. К чему жизнь одинокому и изгнанному из мира отшельнику? Жить дикарем в мире окружающих тебя людей. Молчать, когда вокруг все говорят, терпеть боль и отчаяние не в силах выплеснуть накопившееся внутри. Боль и отчаяние. Быть униженным и оскорбленным, когда все улыбаются, да просто смеются над тобой. И всё из-за этих несчастных, проклятых денег, которые мать не смогла, не может накопить, занять. Не может снабдить тебя ими для оплаты самой заветной и красивой мечты. Хоть мечта эта с синяками и ссадинами на лице.
Вечером перед сном он обратился к матери со словами:
– Мама, это последнее,