Евангелие от Иоанна.
«…То же самое с историями. Одна приводит к
следующей, та – к следующей, и так далее; может,
они идут в том направлении, куда ты и хотел пойти, может – нет. Может, в конце ты
понимаешь, что голос, который рассказывает эти истории, даже важнее самих историй».
Стивен Кинг. «Оно».
© Алексей Жак, 2018
ISBN 978-5-4493-3056-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
13. Сережа, мама и папа
1.
А они все шли и шли. Трамваи. И им не было конца и края. Вереница допотопных, старомодных трамваев прошлого века. Позвякивая и гремя расшатанными внутренностями. С металлическими нотками громыханий, со старческими вздохами, придыханием и покашливанием – звуками древности, сопровождающими их узкоколейный путь.
А он все сидел на одном месте, на широком подоконнике в промежутке двух рам, одна из которых была распахнута внутрь комнаты, а к другой, закрытой, он прильнул. Прислонился горячим, но постепенно остывающим лбом к холодной, даже ледяной поверхности стекла. Он так просидел полчаса и не устал, только раз сменил положение затекших ног и расправил поясницу.
– И что ты там забыл? – спросила во второй раз (первый ее запрос он проигнорировал, либо не расслышал) зашедшая в комнату мама. – Ты что там увидел, в этом окне? Конец света? Или слона, которого по улице водили?
Сережа обернулся, и брови его двинулись вверх.
– Разве слона выпустили из цирка?
– Судя по твоему взгляду, то очень может быть.
– Не, такого не может быть.
– Это почему? Его что, не могут выпустить на прогулку и провести по улицам?
– Мама, не выдумывай. – Сережкины глазки превратились в щелки, он улыбался. – Рассмешила. Я уже не маленький, всё понимаю. Я…ы его увидел бы. А еще могу сказать почему: потому что, трамваи тогда бы не ходили, – нашелся с ответом Сережа. – Он бы их перевернул своим хоботом.
– Не боишься, что он и тебя скинет с подоконника? – Мама тоже улыбалась. – Сидишь, как курица на насесте, только яйца не несешь. Так и собираешься все летние каникулы просидеть? Занялся бы чем-нибудь полезным. Ты все уроки сделал? Написал сочинение, которое Ирина Константиновна задала?
– Давно.
– Дай прочесть.
– Вон там возьми, на шифоньере, на моей полке. Зеленная тетрадка в клетку.
2.
Сережа писал, точнее, он настрочил сочинение за час, исчеркав всю тетрадь на двенадцати страницах – остальные, недостающие листы вырвал с корнем – косым небрежным почерком:
«Я хотел посмотреть «Щит и меч», но фильм показывали в 21.30, поэтому мама сказала, чтобы я шел спать. Она подоткнула одеяло под мой подбородок – колыбельную не пела, так как я уже большой, – и удалилась в дальний конец нашей мега комнаты размером с футбольный стадион.
– Я не буду спать, – сопротивлялся я, как мог, – я умру, если не увижу фильм, – сказал я, чуть не плача. – Сегодня вторая серия, а завтра мне в школу, повтор мне никак не удастся посмотреть. Фильм дублируют утром, а я в это время буду в школе. Это несправедливо, я такой же человек, как все. Я имею такое же право на телевизор. Как ты. Я – полноправный член семьи. Папа покупал его для всех, и для меня в том числе. Как можно такое запретить? Как можно так поступить с ребенком?
– Хорош ребеночек. Скажи еще: лялька. Двойку исправишь, тогда смотри.
– Мама, я больше не буду, – заплакал я, – я больше никогда не получу ни одной двойки. Ты мне веришь? Только дай досмотреть. Вот сейчас уже началось.
Я щелкнул кнопкой телевизора. Экран озарился отблесками войны, титрами. В комнату полилась песня Бернеса.
Мама перегородила доступ к экрану. Цветастый шерстяной халат, из-за дыры в котором Блоха обзывала ее, выкрикивая с пеной у рта: «Рванина!», затмил свет из единственного источника в комнате, так как лампочки в потолочной люстре были погашены, а уличные висячие фонари за окном вдоль трамвайных путей лишь подмешивали в черноту комнаты бульварную желтизну, делая раствор жиже, слабее консистенцией, но не избавляя никоим образом (не разбавляя) образованную смесь от непроглядной тьмы…»
– Боже, что ты накалякал? Такое напридумывал. Какую смесь, какую непроглядность ты здесь описываешь? Что за вздор! Ты что, не можешь написать, как все… как все дети, а не как… прости меня господи за кощунственные слова.
– Мама, ты же не веришь в бога. И никто не верит в бога. Его нет. Так в школе говорят. Все учителя. Зачем же…
– Замолчи. Немедленно. Кто тебе помогал… кто тебя надоумил написать этакую чушь, галиматью, этот вздор несусветный?
– Сам.
– Никогда не поверю, чтобы ребенок… что ребенок в состоянии нести такой бред. Если только не… – она потрогала лоб Сережи. – Признавайся…
– Так