Понятное дело, я употребил тройную рябиновку в терапевтических целях. И опять порадовался, что скромные запасы спиртного не надо распределять на десять похорон. В таком случае мне пришлось бы на каждом погребении, экономя, выпивать неподобающе мало, а это наплевательское отношение к себе, ведь земле предавать будут не чужого. Как можно не напиться в хлам на своих похоронах? Либо пришлось бы правдами и неправдами добывать пойло, выпивать на поминках как следует, но в таком случае я приползу к последним, важнейшим похоронам в абсолютно непотребном виде. Достойно ли предаваться земле в таком состоянии?
*****
Надеюсь, вы догадались, что я свернул с тропы при первой возможности – второй могло и не представиться. Однако беспечно рухнуть в ловчую яму не получилось. Да, их накопали вокруг целую прорву, но все ямы были плотно забиты склочными горлопанами с затоптанными макушками, по которым то и дело прохаживались гуляки. Мне показалось, пьяные гуляки тоже искали свободную яму, чтобы спуститься и наконец-то избавиться от качки и обрести устойчивость, опираясь на земляную стену. Они опирались на влажные стволы кривых деревьев, но неизменно соскальзывали. Всё, что удавалось гулякам, это обрести горизонтальную устойчивость, нарушить которую неописуемо трудно.
– Эй дылда, поосторожней! Шляются тут… В городе не сидится? – возмущались под ногами. – Хочешь на вертел к людоедам, давай сам копай. Ослеп, не видишь, что занято? Роешься тут, роешься и нате: по голове топчется.
Мой носильщик как-то проболтался, что местные боятся погребения заживо. И не только по вражьим проискам, а по ошибке. Например, в глубоком сне, напоминающем смерть. Аборигены, как положено царям природы, спали по двадцать часов в сутки, так что упомянутая опасность актуальна. Чтобы отвести угрозу, горожане и селяне коротают выходные в загородных дачных ямах, любезно выкопанных для них лесными каннибалами. Они рассуждали так же, как я: лучше мгновенная смерть от боевой стали, чем агония под землёй. С той оговоркой, что быть съеденным в будни считалось дурным предзнаменованием. Правда, сколько ни расспрашивал я носильщика Бакулу, какие дни здесь считают буднями, внятного ответа не добился. Зато выходных и праздничных дней насчитывалось не менее пятисот в году. В високосном году – в два раза больше. Високосными считалось четыре года из пяти. Когда же Бакула открыл мне, что в десяти годах високосных около тринадцати, я понял, что замахнулся на непосильную интеллектуальную задачу.
Вскоре я лишился носильщика при необычных обстоятельствах. Он наткнулся на яму, плотно забитую молодыми девушками, которые хихикали глуповато и кокетливо. Девчата