Жульничество, насилие и продажность порождали тип человека, способного даже под угрозой жестокого наказания «забывать» о возвращении долга кому-нибудь; на общественную сцену выходил образец холодного, беспощадного монстра, склонного равнодушно относиться к человеку, попавшему в беду, близкому или чужому. В большинстве ведь люди не отличались высокими добродетельными качествами и всегда раньше; усложнение образа их жизни только подогревало в них затаённость и изворотливость.
Будь всё иначе, им бы и не требовалось обзаводиться этическими установлениями – как рычагами «осветления» их суровых и тусклых будней и апелляций к идеальной справедливости.
И вполне объяснимо, что отдельные нормы из этого всеобщего духовного арсенала, становившегося всё более «расплывчатым» и «бесплотным», в дальнейшем понадобилось подновлять и приспосабливать к обстоятельствам и запросам общественного бытия, в первую очередь – в интересах господствовавших сословий.
Владельцам феодов, которым перепадали наибольшие доходы от эксплуатации подневольных и которые стремились к чёткому обособлению, хорошо подходили «технологии» упрощённых, не оформляемых письменными договорами сделок, разрешения конфликтов без обращений в официальные судебные инстанции и проч. При этом уже по-настоящему выгодным даже в материальном или «вещественном» аспекте оказывалось проведение поединков или дуэлей, возвращение к праву на непосредственную месть и к другим средствам улаживания внутренних конфликтов. Тому их арсеналу, какой не мог признаваться «законным» с точки зрения государственного права.
«Подсветив» этот кодекс в лучах всеобщего естественного права, феодальное сословие сполна удовлетворило свои амбиции. Соблюдением чести, кроме того, что в таком уборе человек как бы парил над своими личными недостатками и пристрастиями, без лишних программных заявлений могли укрепляться объединительные, корпоративные начала. И хотя очень скоро это оборачивалось порочной круговой порукой, индивидуум, даже будучи придавлен её условностями и соответствующим сомнительным «долгом», всё же в значительной мере мог считать себя независимым или даже свободным.
Именно ввиду таких особенностей принцип чести, как обычай, становился мерилом образцового сословного поведения, был привлекателен, и даже когда он обветшал и отодвинулся в прошлое, чувства, в которых сосредотачивалось его лучшее выражение, прочно и ещё долго продолжали держаться в новых сообществах. Как-никак оставалось в нём кое-что и от всеобщего идеала, а идеалы