Не появись вместо иудаизма другой, уже христианской, международной религии и не случись того, что Иудея активно вовлекалась в передел мира в тогдашнем средиземноморье, её цивилизация, возможно, совсем сошла бы на нет и рассеялась уже в то далёкое время…
Между тем естественное всеобщее, универсальное и гуманное право никуда не подевалось. Подтверждалась его незыблемая ценность как самого верного «подспорья» в устройстве жизни для человека, где бы и в какую бы эпоху он ни жил. Претензии религий, что будто бы только им дано выражать идеалы справедливости, добра и проч., оказывались, мягко выражаясь, лишь желанием быть здесь первыми.
Христианская церковь, приспосабливая это богатство к своему времени и к себе, как ордену, не хотела замечать, как ей не по силам преобразовать общечеловеческие нормы морали и нравственности в нечто более определённое и оконкреченное. Говорилось, что они от бога, чтить их надо ему в благодарность. Что тут было новым?
Церковные предписания, как и вообще любые, исходящие от религий и одобряемые также структурами государственной власти, – те же представления об идеальном на пространствах человеческой общности всех прошлых поколений. Но – сильно замутнённые и подпорченные «организационными», то есть уже навязанными установлениями, наподобие того, что надо подставлять левую щёку, если тебя ударили по правой.
Сделав их своими догматами, церковь не ограничилась духовным, и, спекулируя на нём, всяческими путями пролезала в управленческие и материальные сферы. В Италии, например, возникло такое причудливое воплощение могущества христиан, как папские земли, включавшее целые провинции и крупные города. Отъёму земель клиром, нагнетанию страха перед возможными переменами способствовала безжалостная и вездесущая инквизиция. Охваченная верой в одного бога, средневековая христианская Европа под видом услужения ему и защиты своих принципов ополчилась грабительскими походами на Палестину…
Как следовало бы сказать, сам всевышний велел укоротить аппетиты церкви. Под своей же тяжестью она начинала распадаться и распалась на анклавы. По всем швам расползались и её догматы. В людях и в обществах вызревало осознание того, что необходимо вернуться к нормам подлинного, «неискривлённого» достоинства и чести. В обновлении духа нуждались в первую очередь люди подвижные, повидавшие свет, готовые к полезному и активному творчеству и предпринимательству. Их выдвинула рыцарская среда, в целом бывшая, к сожалению, разбойной, стяжательной, и, разумеется, охристианенной, что со временем и погубило её. «Лучшее» или, если выражаться точнее – знаковое, что от неё оставалось, это правила чести, вернее – фрагменты свода этих правил.
Человечество будет ещё долго помнить их изящество и совершенство, хотя это опять была лишь имитация всеобщего естественного права. В отличие от ветхозаветных и