Наши к нему симпатии строятся именно на этом материале, – разумеется, с прибавлением той грусти и сожалений, какие у нас возникают от знания, что человек болен, да также ещё от того, что хотя идеальные нормы хороши для нас как безусловные вневременные ориентиры или маяки, но сполна применять их, довольствоваться в нашей обыденности только ими позволительно разве что в сказках.
Сервантес, повествуя о новоявленном рыцаре как о персонаже с причудами, не скрывает о нём ровным счётом ничего и, предвидя читательские возражения, даже делает для их отвода специальные поясняющие ремарки. В них, между прочим, точно обозначена причина его помешательства. С прочтением большого числа историй об одиноких странствующих рыцарях она хотя и связана, однако всё решилось от желания равняться на лучших из них, в частности, на Амадиса, главного героя романа «Амадис Галльский», проявившего «особое благоразумие, доблесть, отвагу, выносливость, стойкость и силу чувства», когда, отвергнутый возлюбленной Орианой, он наложил на себя покаяние и удалился для затворнической жизни, дав себе имя Мрачного Красавца…
Словами самого дона Кихота, устремившего возвышенный любовный интерес к Альдонсе Лоренсо (Дульсинее из Тобосо), но не исключавшего худшего, то есть – что она отвергнет его, в книге рассказано:
…я намерен подражать Амадису и делать вид, что я обезумел и впал в отчаяние и неистовство, дабы одновременно походить и на храброго Роланда, который, обнаружив возле источника следы Анджелики Прекрасной и догадавшись, что она творила блуд с Медором, сошёл с ума от горя…11
Впрочем, и это ещё не всё. Вот продолжение:
Весь фокус в том, чтобы помешаться без всякого повода и дать понять моей даме, что если я, здорово живёшь, свихнулся, то что же будет, когда меня до этого доведут!
…
Отдаст она должное моей твёрдости – тут и конец моему безумию и покаянию.12
В таком свете причуды, приписанные персонажу, сплошное и хорошо обдуманное притворство, валяние дурака, однако у читателей по прочтении всего текста не возникает никакого желания упрекнуть автора в «пошлой» и, с точки зрения норм поведения человека обычного, в здравом уме, совершенно неубедительной писательской выдумке. Всё дело, оказывается, в качестве исполнения норм. У хитроумного идальго оно – безупречно.
…истории вымышленные, – по его словам, – только тогда хороши и увлекательны, когда они приближаются к правде или правдоподобны…13
А что же Гамлет? Где и в чём мы видели его без подлостей раньше свидания с духом Гамлета-старшего или позже, расставшись с ним?
Подлости – в его натуре!
В спектакле их лишь прибавляется, и эта прибавка не может не восприниматься как весьма эффективная