Отпрыск, однако, не из тех, кого можно отрезвить, взывая к совестливости или разжалобить чьим-то несчастьем.
О том, что этими ориентирами можно пренебречь и ими не пользоваться, к чему бы ни обязывали его изрядно «перекошенные» общественные и сословные нравственные установления, а также сыновний долг, он знает прекрасно и таким сознанием попросту перегружен.
На шутливое приветствие Розенкранца, когда на вопрос: что нового? тот сообщает ему, что в мире завелась совесть, он отмахивается: значит, скоро конец света. Отвечает хотя и в тон, однако нисколько не шутя. Чего, мол, толковать о пустяках. С этакой глумливой бесшабашностью он представлен и в беседе с матерью. Он не только жаждет смешать её с грязью, а, усиливая её муку, ещё и признаётся ей, что он вовсе не безумец, а лишь напускает на себя дурь, а дальше ещё осмеливается инструктировать её, понуждая юркнуть в постель к своему новому избраннику и, ласкаясь к нему, в благодарность за лобзанья, которыми тот будет душить её, проболтаться ему об этом его притворстве.
Точнейший расчёт мерзавца на то, что будь Гертруда хоть даже и бесконечно падшей женщиной, она ни за что на свете не выдала бы его, о чём он тут же и узнаёт от неё…
На одну и ту же нить он нанизывает целую гирлянду безобразных высказываний и поступков, не забывая подчёркивать, насколько он сам подл и низок. Лучше бы моя мать не рожала меня, вырывается из него. И добавляет: я очень горд, мстителен, самолюбив; в моём распоряжении больше гадостей, чем мыслей, чтобы эти гадости обдумывать… И при этом, он, конечно, ужасно труслив. К мести он готовится, один за другим перебирая её способы и постоянно укоряя себя в безволии. Монолог «Быть иль не быть…» – «To be, or not to be…» – не воспарение к лучшему и возвышенному, что, казалось бы, могло в нём замечаться, а – полная изнанка его душевного мрака.
Только в конце, когда раскрывается интрига короля и он, приняв удар отравленной рапиры, закалывает его, что-то в нём лишь неким намёком просвечивается будто бы бесхитростное. Но как много иезуитского он разбрасывал повсюду, где только ни появлялся до этого.
Чего стоит убийство им Полония, доверенного высших лиц государства, человека хотя и неприятного из-за моральной нечистоплотности, но не сделавшего принцу ничего такого, из-за чего в расплату следовало бы лишать его жизни; объяснённая им причина его умерщвления смеху подобна: якобы звуки за ковром, где, подслушивая, стоял сановник, он принял за шевеление крыс; в содеянном же он никоим образом не раскаивается да ещё и острит над трупом, волоком утаскивая его со сцены, чтобы где-то, не на кладбище, зарыть его, устранив тем самым улики и путая возможное судебное расследование. Король с королевой его, как