– Кабуть сказать чево хочет, – поддержал разговор Микуля, беря под уздцы своего коня и кивая на Дракона.
– В поход выходить скоро. У него чуйка верная. Пред каждой войной так.
– О, как, – удивлённо отвечал Микуля, – прям-таки всегда чует?
– Ни разу не соврал.
– О, как! – уже присвистнул Микуля. – И к волхвам не ходи. А давно спросить хотел князь, годков-то ему сколь?
Довмонт задумался.
– Семнадцать, – и, ещё немного помолчав, вскочил в седло, и, ударяя Дракона по бокам пятками, добавил: – Торопиться надобно, гляди, не отстань от старичка маво.
Ко Пскову добрались скоро, потому как были всего в двух верстах. Довмонт уже получил к тому времени письмо от Дмитрия Александровича и уже несколько дней ломал голову, как поступить. Для себя он решение принял. Но что вече скажет? Площадь пред собором была уже заполнена людом, но колокол всё продолжал звонить. Князь уже знал, о чём он голосит. На степени сидели пара бояр, старый воевода Якун Лаврович, Антип да вестник из Новгорода. Рядом, о чём-то перешёптываясь, говорили воевода Давыд Якунович да посадник Трифон Романович. Олекса Мишинич, что до недавнего посадником был, после гибели младшего сына Ивана в последнюю осаду сначала занемог, а потом, как встал на ноги, с посадничества у народа выпросился, добро всё своё роздал: часть сынам, часть бедным, а сам в монастырь подался. Всяко он в жизни видывал и доброго, и злого, а тут… Многие его до того недолюбливали из люда, а тут жалеть стали.
Завидев появление князя, народ расступился, освобождая дорогу к степени. Появившийся Лютол на ходу накинул на плечи Довмонта княжеский плащ и тихо молвил на ухо:
– Князь… Матушка занемогла. Просила апосля к ней быть.
– Худо?
– Не так чтоб… Свидеться хотела.
Довмонт кивнул. Только он поднялся на степень, к нему придвинулись все, кто стоял. Он посмотрел на вестника и улыбнулся. Это был не кто иной, как Елеферий Сбыславич. Поседела борода его, поседели власы на голове, но сам он был всё такой же огромный и могучий. Они крепко обнялись с князем под гулкие, одобрительные голоса. Сбыславича псковичи уважали как старого, бывалого воина. Как боевого товарища и Якуна Лавровича, и Давыда Якуновича, и князя Довмонта.
Немного погудев, вече замерло, ожидая. Начал говорить Елеферий Сбыславич:
– Други наши! Господин великий Псков! – и сняв с головы соболью шапку, отвесил глубокий поклон от самого пояса. Площадь одобрительным гулом приветствовала такое обращение. Сбыславич же гордо выпрямился и продолжил: – Не от себя кланяюсь… От господина Великого Новгорода! – по толпе вновь прошёл то ли гул, то ли шепоток удивления. Обращались так величественно и официально новгородцы к псковичам только в самую нужду. Знать, что-то очень важное: – За подмогою я к вам пришёл, браты! Ярослав князь, будь он не ладен, в Орду пошёл! Дабы татар на нас привести! По злобе своей беспутной и ярости необузданной решил войной на православных идить! На Новгород!
– Чегой опять не поделили? – раздались несколько голосов