Время шло, жила Шумейчиха сытно, детёв баловала. Выросли сыновья большие, сильные, норовом в мать. Никому ни в чём уступки не делали, а где придётся – всегда силой брали. Не раз на судах биться выходили, не одну жизнь насмерть загубили*. ( В те времена, законы были таковы, что в случае, когда князь или судья не могли разрешить спор, то судящиеся стороны могли «за правду» биться. Дав клятву на крест, выходили на бой. Биться до победы иль до смерти, на кулаках иль с оружием, выбирали сами дерущиеся. Если один из спорящих был немощен, юн или был женщиной, то вместо себя он мог нанять «бойца». Если судились женщины, то тоже имели право выяснять отношения в драке. Правым признавался победитель, ибо всегда считалось: Бог – на стороне правых…). Случилось так, что всем троим сыновьям Шумейчихи полюбилась одна девушка, соседская. И сватались они к ней не раз. Сначала старший – отказала. Затем второй – от ворот поворот. Отказала и третьему. А вышла она за любого*(здесь – любимого, ударение на первом слоге) своего – Липату. И зажили они в мире и счастии. Всё бы ничего, да не тут-то было. Не отпускала зазноба сердца братьев. Толь гордость молодецкая заела, толь и вправду любили, но сильно они обиделись за то, что выбрала дева простого горожанина заместо сынов купеческих. И решили они погубить Липату, а жену его молодую, как вдовицей сделается, возьмёт тот, кто самый сильный из них, коль сама кого не выберет. И стали они причину ладить, чтоб с Липатой поссориться да обидеть так, чтоб до крайности. Чтоб на поединок вызвать да загубить.
И вот как-то раз на Пасху, на праздник Воскресения Христова, когда Липата с молодой женой шли из церкви, встали три брата у них на пути, ухмыляясь нехорошо да разглядывая непотребным взглядом Липатову жену. Те почувствовали неладное, да не мог богатырь свернуть с пути. Негоже. Думал: «Подраться хотят дурни, да разве можно в праздник? А морды бы им начистить не мешало. Давно у самого кулаки чешутся». Ток подумал он так, а тут и говорит им старшой из братьев:
– Христос воскресе!
– Воистину воскрес!– отвечали Липата с женой, кланяясь в ответ. И как положено, стали троекратно целоваться.
Но старшой сын купчихи, пройдя мимо Липаты, стал целовать его жену. В одну щеку… Во вторую… А потом взял её за стан тонкий да, прижав к себе что было сил, поцеловал прямо в губы алые. Да ещё причмокнул. Липата опешил от того. Жена молодая, готовая сгореть от стыда на месте, кинулась за спину мужа. Трое же братьев заржали что есть мочи. Липата насупил брови:
– Не буду день святой грехом поганить.