Начинаются песни у костра. Сижу рядом с уже знакомой колоритной парочкой – Жирафом и Паломником. Они постоянно заняты какими-то абстрактными беседами, причём Жираф, как правило, чем-то недоволен:
– Хорошо быть патриотом России, глядя из окна на вечный Рим или забавляясь с красоткой в Париже, или попивая лечебную водичку в Баден-Бадене, или живя на вилле миллионера в Капри.
– Да, согласен, – говорит Паломник, – раздражает это тупое сюсюканье русской интеллигенции от имени народа. При этом самого народа никто в глаза не видел. Ну, не считая собственного лакея и кухарки. За это не признаю русскую литературу с философией.
– А вот русские мужики любят посмеяться над собой. При этом если чужой посмеётся – получит в морду.
– Да у нас всегда так: или в морду кулаком или целоваться. Середины нет.
Меня, как истинного библиотекаря, задевают нападки на русскую литературу.
– Это чем же вам русская литература не угодила? – обращаюсь я к критиканам. Оба удивлённо поворачивают головы в мою сторону.
– Вот ещё защитница выискалась, – насмешливо фыркает Жираф.
– Я русскую литературу в обиду не дам! – запальчиво восклицаю. – О русской философии промолчу, так как считаю, что таковой в принципе не существует, и вся она у нас сводится к русской идее. А вот за литературу и подраться могу!
– Ишь ты, какая боевая, – смеётся Паломник. – Лично я считаю, что любое слово уводит человека от первозданной истины.
– Слова придают форму целостному энергетическому потоку.
– Слова искажают чистую энергию мысли. Когда человек энергию космоса транслирует в звук – он уже искажает её в силу своей духовной неразвитости, а также особенностей биологического строения тела. Поэтому у разных народов одно и то же понятие или предмет выражают разные слова. Но все они – как испорченный космический телефон. Оттого и не люблю я литературу. Я музыку люблю. Она ближе всего стоит к выражению космической энергии.
Мы начали спорить о сущности слова, о писателях и поэтах как его духовных проводниках из мира идей в мир людей и о всяком таком в том же духе. Во время нашего диалога с Паломником Мустанг как-то заскучал, а потом демонстративно ушёл с подошедшей Лерой. Ну и Бог с ним. Что я в нём нашла?
– Литература сродни мифотворчеству, согласись, – опять гнёт своё Паломник. – А мне, может, неинтересны чужие мифы, мне гораздо интереснее создавать свои.
– И что, создаёшь?
– Создаю. Только не пАрю ими окружающих.
– Ну да, видимо, тебе противопоказана литература. Тебе ближе история с её хронологической фактурой.
– Что ты! – отмахивается от моего предположения Паломник. – Какую