Но ошибаюсь, главарь продолжает стоять с вытянутой рукой.
– Отдай, – повторяет он так властно, что даже мне хочется отдать ему что-нибудь. Он давит на мальчика, нависая над ним, и Мышонок сдается. По его щекам текут слезы, но он лезет в карман и достает оттуда кулон, протягивает Коэну. – Так-то лучше, – узловатые, кажется, много раз переломанные пальцы главаря сжимаются с добычей.
А потом он швыряет кулончик на каменный пол и с силой бьет по нему каблуком. Мышонок кричит. Это настолько жестоко и бессмысленно, что просто выходит за рамки моего понимания.
Камень в кулоне искусственный, не более чем дешевое стекло, и оно разбивается вдребезги от одного удара. Синие осколки разлетаются по комнате, один крупный прилетает мне на куртку, незаметно протягиваю руку и сжимаю его в кулаке.
– Зачем?! – скулит Мышонок. – За что?!
Чтобы впредь слушался, вот зачем. И боялся еще больше.
– Убирайся с глаз моих, – кажется, если бы не страстная любовь Коэна к чистоте, он бы сплюнул, но воздерживается.
Мышонок поднимается с пола, зажав обеими руками ребра и медленно, шаркая ногами в гигантских ботинках, плетется к двери, глотая слезы горя и бессилия.
Коэн поворачивается ко мне, когда штора вновь возвращается на место за ушедшим Мышонком.
– Их иначе не научишь, – говорит он мне, будто «они» – это они, а мы с ним к ним не относимся. – Рисковать своей шкурой из-за цацки! – ботинок Коэна наступает на один из осколков и давит его в пыль.
– Люди умирают и за меньшее, – говорю.
Коэн снова садится на табурет, складывает руки на груди и одаривает меня оценивающим взглядом.
– Ты считаешь, что я не прав, – не знаю, вопрос ли это, вопросительной интонации я не слышу. – Но не сделал попытки меня остановить.
– Он отдал тебе его сам, – отвечаю.
Знаю, что, по сути, у Мышонка не было выбора, но никто и никогда не заставил бы меня отдать дорогую мне вещь, пока я в сознании. Хорошо, что у меня нет дорогих вещей – ничего не осталось.
– Откуда ты взялся? – наконец, Коэн задает вопрос, которого я давно жду. – Я знаю всех беспризорников в округе.
– А я не был беспризорником, – и рассказываю историю бедного сироты, который работал четыре года на заводе, пока не воткнул отвертку в глаз извращенцу, попытавшемуся его изнасиловать, а потом отправился на расправу к стражам порядка.
Говорю. Коэн внимательно слушает и, в отличие от беседы с Мышонком, задает вопросы. Особенно его интересует, как мне удалось сбежать. Приходится признать, что Коэн далеко не дурак, выдуманный побег – слабое место моей истории, потому что все остальное правда.
– Повезло, – отвечаю с усмешкой. Если он начнет расспрашивать о подробностях побега, мне конец, но мой расчет верен: уверенный голос и отсутствие страха заставляют его поверить.
– И ты хочешь остаться с нами? – спрашивает он.
– Любой хочет остаться там, где тепло, – пожимаю плечами. – Но ничего не бывает бесплатно.