Кто-нибудь, включите свет.
V
Восхищался вечер. Возрождался закат. Становилось всевластие огненного совершенства. Лица облачных теней вглядывались друг в друга с непревзойденным любопытством. Влюблялись? Подпитывались энергией – сумасбродные весельчаки. Запахи наталкивались друг на друга, сталкивали и подталкивали; ароматный дождь, душистые лепестки уснувшей ромашки, прозрачный шарфик, надушенный фруктовыми духами. Андрей поморщился – терпеть не мог женские духи, хотя бы потому, что они принадлежали его собеседнице. С силой сжимал в руке деревянную черную трубку и зло курил, сощуренными глазками рассматривая ее бледное измученное лицо. Она стояла, прислонившись к холодному столбу, и укрывалась своим платком, чтобы не дышать дымом. Робко потупила взгляд и не решалась поднять голову на человека, который смеется… Разражается злорадным смехом, делает из исписанных листов самолетики и пускает в пустоту, не зная, что закат сбережет их у себя.
– Ты не умеешь писать стихи, – отчеканивает каждое слово своим хорошо поставленным голосом. Уверен, самоуверен; конечно, самолюбив до самозабвения, – хмурит кустистые каштановые брови и не замечает, что под платком – чьи-то слезы… Вряд ли от дождя.
– Почему? – спрашивает приглушенно, жадно ловя воздух – но не безвредный, прокуренный, – кашляет…
– Ты не имеешь представление о ритме.
– Ритм? – почти перебивает, удивляется так, точно впервые слышит это слово.
Кивает. Наконец-то докурил. Можно открыть лицо и вдохнуть полной грудью… Ветер сбивает с ног, и ее светло-русые волосы больно бьют по щекам.
Он не ответил: выбил пальцами по ее плечам свою только что рожденную мелодию.
– Зато я имею представление кое о чем другом. Я чувствую стихию стиха, – говорит она.
– И потому в нем такой хаос? – Андрей посмеивается себе в усы, смотрит на нее как на ребенка, но не жалеет. – Тебе не хватает эротизма, – щелкает пальцами, напевает что-то под нос.
Она изумленно хлопает ресницами.
– Да, именно этого. У тебя такие детские темы. Наивные. Мнимо душещипательные. На самом деле, никуда не годные. В общем, ни содержания, ни формы. Бездарность.
Она размахнулась и ударила его по щеке. Разозлилась ни на шутку – даже задыхалась от ярости. И это бесконечно, бескрайне, необъятно обожаемый человек? Боже мой, это те самые сине-зеленые глаза, по которым она читала летопись его души? И думала, что, должно быть, она очень богатая, и много в ней драгоценных камней, и помыслить не смела, что все они давно заржавели и нуждаются в переплавке.
Ни слова больше, только бешеные шаги вперед – и никуда. Неужели он действительно думает, что эта вечно смущенная девчонка, заикающаяся от волнения, бросит писать? Лена сжала кулаки. Не станет, напротив, уйдет в стихо-запой, напишет целый цикл о человеке, которого презирает, и отомстит ему, разнеся по миру дурную славу