– Элли должна быть грациозной, понимаешь? Как лань. У нее должен быть божественный голос. Чтобы Даниэль действительно тронулся умом и слетел с катушек. Мне не хватает экспрессии, мне не хватает экстравагантной привлекательности! Я не чувствую себя ослепленным твоим ведьмовским колдовством. Ты не ведьма – ты мышь.
Лиля стучала зубами и выпускала пару непечатных слов; Рогов замолкал, но раздражался еще сильнее, уходил на девять минут, возвращался серьезный и решительный, вновь готовый переставлять свои пешки. Но не все хотели быть пешками в этой бессмысленной игре; Лиля мнила себя ладьей и постоянно ставила бедняге палки в колеса. Вырывала телефон, когда он слал кому-то за тридевять земель воздушный поцелуй. Била по голове, когда он расчесывал длинные кудри. Иногда просто садилась в уголок и рыдала, обняв колени, убеждая остальных, что Рогов – редкостное чудовище. Арсений не мог больше им аккомпанировать; казалось, он ненавидел обоих и мечтал никогда не встречаться с такими капризными артистами впредь. Наконец, Рогов королевским жестом кинул ей ключи:
– Сегодня не приду.
И тогда Фролову почему-то захотелось выцарапать ему глаза; он ничего не понимал во всей этой несмешной комедии, что заставляло его злиться и путать ноты.
– Какой отвратительный музыкант! – повернулась к нему Лиля, блеснув взбешенными огоньками-глазами.
Гитарист не ответил; молча спрятал инструмент в чехол и вышел из зала. Шел косой дождь, капли защекотали кончик носа, и Арсений поежился от неприятного ощущения сырости и тоски. Казалось, она пребывала с каждым новым танцем осенней непогоды и зарывалась в меховой капюшон музыканта, чтобы кусать шею. Кто-то повязал ему шерстяной шарф и поцеловал в висок. Почувствовав обжигающее прикосновение горячих губ, Арсений обернулся и ошеломленно поглядел на непривычно раскрасневшееся лицо Лили. Она стояла перед ним, все такая же незнакомая, как и прежде, но уже не чужая, и беззвучно плакала. Слезы катились по щекам, как по заледенелым горкам, но никто, кроме случайного собеседника, об этом не знал. Лиля плакала невольно, она этого не ощущала, думала – глаза слезятся – ничего страшного.
Арсений наблюдал за нервными танцами не дождевых капель, потому что дождь давно закончился, и никак не мог разгадать значения ее жестов. Всего лишь театральные? Сейчас рассмеется, назовет доверчивым дурачком?
– Какой страшный ветер… тебе тяжело? – она посмотрела на него совершенно беспомощно; уцепилась за первую мысль и высказала вслух, не заботясь о смысле. А спросить, разумеется, хотела вовсе не это, ничего не хотела – вырвалось.
– Ты назвала меня отвратительным музыкантом! – укоризненно покачал головой Арсений, – Не разбивай так быстро моего