Поэзия – не только «божественный дар», но это – «чувство человеческое, в образе любви, было первым творцом поэзии», когда «душу охватывает некое неистовство, которое является зародышем поэтического замысла», – пишет Феофан Прокопович со ссылкой на «Застольные беседы» Плутарха (340). Неоднократно Феофан говорит о благородстве поэзии, о её «доброй славе», важности и ценности» (341) и уж совсем любимыми кодовыми словами стали для него «польза», «благо», «добродетель души» (344). Отсюда его рассуждения о пристойности (достоинстве) и непристойности в поэзии. Эти понятия Феофан рассматривает и на уровне содержания, и на уровне формы, неустанно повторяя, что обязанность поэта – «услаждать» (410), но пристойно. «Восхищение», «небесный порыв», «восторженность», «энтузиазм», «восторг» — так он характеризует то состояние поэта / писателя, которое в эстетике слова называют «поэтическим восторгом»[269].
Феофан-критик и в «Поэтике», и в «Риторике», и в многочисленных словах, речах и письмах с резкой критикой обрушивается на «срамные стихотворения», «распространяющие заразу и вредные для нравственности», хотя и «сочиненные людьми с большим, но бесстыдным дарованием» (341). Критикуя авторов подобных произведений, Феофан согласен с Платоном, который изгнал их с поэтического Олимпа, «очевидно, потому, что они несправедливо и бесстыдно вторглись в число поэтов, обманув литературную чернь каким-то видом поэзии и прикрасами стихотворной речи» (341). «Слабая и дряблая душа», «бесстыдство и бесчинство», «наглое стихоплетство», «изящные пустяки», «вздор», «песенки распутных бабенок» и т. д. – вот далеко не полный перечень ругательств Феофана-критика в адрес сочинителей «непристойных стихотворений», которые «в своих нечистых произведениях оскверняли поэзию и вредили нравственной стороне человеческой жизни» (342).
Говоря о «пристойном», Феофан Прокопович приводит в качестве примера «непристойного» поэта – польского иезуита Андрея Канона, автора латинских поэм и стихотворений, в частности, его поэмы «О копиях бохнийских»: плачевные жалобы, стоны, как считает Феофан, непристойны королеве (425).
Отмечает Феофан Прокопович и тот факт, что даже у Гомера «много непристойного заметил и собрал Скалигер в своей книге “Критик”» (426); «также Овидий, по дарованию равный Марону, но уступающий ему в смысле вкуса, всё-таки тщательно соблюдает пристойное» (427). Плавта Феофан не только ставил в пример как комедиографа, но и критиковал за изобилие «гадостей»; причину их появления в художественном произведении Феофан видит не в сущности комедии, а в «нравах распущенного века» (343).
«Русская литературная критика начиналась не со сладких похвал, а с ожесточённых идейно-художественных битв. <…> В общественном мнении XVIII в. “критика” первоначально отождествлялась с “осуждением”»