А.В. Михайлов пишет, что «есть диалектика в жизни классического наследия, ему не дано умертвевать, становиться окаменелостью, которой не грозили бы никакие бури. Классика – это то прочное, что постоянно дрожит под натиском истории, но что точно так же всё время должно обновляться и впитывать в себя новый опыт. Не погибшее – не воскреснет»[259]. «Сама смена классицизма, романтизма, реализма (хотя, строго говоря, это не смена, а наслоение одного на другое и отчасти сосуществование разного и переплетающегося) говорит нам не так уж много, и сама эта смена, или сосуществование, выступает лишь как язык иного – того, что совершается на большой глубине. А это иное я назвал бы категориальным сломом в культуре того времени: в самой культуре разверзается пропасть, она отделяет то, что было до этого, что наступает потом, и по одну сторону пропасти оказываются романтизм с классицизмом, а по другую – реализм XIX века»[260].
Становление литературно-критической мысли первой трети XVIII в. шло чрезвычайно сложно, что обусловлено формированием нового авторского сознания, его движением от древнерусского книжника – к писателю нового времени[261]. «Возникает совершенно новый тип писателя, – пишет А.А. Смирнов, – наступает эпоха профессионализации поэтов, художников, музыкантов»[262]. В связи с этим зарождается литературно-критическая мысль как часть литературного творчества. И это тоже становится ремеслом[263]. Трудности были в немалой степени связаны с отношением русских писателей Петровской эпохи к «чужому» и «своему», к оригинальным и переводным текстам. Проблема литературной собственности на протяжении всего столетия «неизменно являлась предметом полемики и литературных споров»[264]. «Приговор художественной практике», «новая концепция отношения к чужому тексту» – всё это характеризует