с пиететом, поэтизирую даже. Скажем, любовницу не имею, а всем говорю о ее недостатках. Это для того, чтобы про меня думали хуже, чем есть. Тем и спасаюсь. На меня возводят напраслину, можно сказать, – клевету, а я вон он, тут как тут, невинный, как младенец. Начальник в присутствии… душа человек… «Купидонов, мерзавец, – бывало, кричит… (Купидонов – это я. Да будет вам известно.) – К барьеру!» Так он к себе вызывает на ковер. Становиться разрешает только на одно место, а места там на одну ногу хватает. Стоишь, как цапля на болоте, с поднятой ногой и не смеешь пошевелиться. Я дольше всех могу выстоять цаплей. В сущности – целый день на спор с сослуживцами, а перед начальником – две сигарки, чтобы не раздражать. Фома Егорович знает, что я притворяюсь, за то и ценит. Я, хотя и тиранист, но начальство люблю, как и всякий русский. Немец, к примеру, начальство уважает, но не чтит, не возносит на колонну, аки столпника. Англичанин, тот от брезгливости ко всему даже себя в зеркале не признает и не чтит соответственно. Француз только ножкам поклоняется, высунет ему из кареты какая-нибудь служанка ногу безо всякого чулка, а он ее нацеловывает, прости Господи за сравнение, будто императрицину, тьфу! Ну, итальянцы, как известно, мерзавцы. О шведах, индусах и прочих голландцах и говорить нечего. Турки да персы поставлены под нами на юге, аки горшки ночные для надобности. Кстати, о горшках! Меня моя любезная супруга выменяла на горшок с орхидеей или кактусом каким-то у подруги. Я сватался к подруге, а пришлось пересватываться. Но я не в обиде: прежняя моя нареченная уже вдова, а моя еще нет. Меня так просто не возьмешь, я до самого Наполеона добрался в бою. В штаб к ним ворвался и штыком стал колоть кого ни попадя. Никого, правда, не заколол, но перепугал, а как до Наполеона дошел, так он на меня поглядел эдак строго, и я оробел: оружье свое наземь уронил и по привычке стал цаплей. То-то тут хохоту было! Покуда они надо мною смеялись, Кутузов обманным маневром их обошел и разбил, а сам за Москву отступил из благородства, чтобы Наполеона раньше времени не позорить и пророчествам не противоречить.
* * * – Я, господа, однажды за Гоголя выдал себя. В свое время похож был, но это неважно, главное – в другом. По дороге из города N в черт знает какую дыру, мне довелось разговориться с довольно важною персоной. Дорожная атмосфера, сами знаете, способствует сближению. Лошади бубенцами звенят монотонно, ямщик лошадей своих наругивает – более от скуки, чем по необходимости. «Чтоб вашим внукам овса, – говорит, – не видать! Чтоб вам самим без подков до Казани скакать! Чтоб вся ваша тройка строптивая разогналась да взлетела, аки птица безумная, да исчезла с глаз долой вместе с коляской постылой!» – разъярялся ямщик, забывая о том, что сам на постылой сидит, как император на троне. «Чтобы у тебя все спицы повыскакивали!» – переходил он на коляску и добавлял кое-что непечатное. Одну лошадь он Галилеем прозывал – за упрямство, а другую – Соперником – для симметрии, должно быть, а ту, что посредине – Малюткой или Малютой – в честь известного опричника. У него она была в фаворе в отличии от немцев, поляков, французов, англичан,
